На пороге великой смуты - стр. 2
– Чернобровый, стройный такой, – попытался помочь ему вспомнить Тушканов.
– Не-е-е, этот чужак другого обличья был. Неприметный какой-то. А рыло своё он всё платком закрывал. Вот только зенки его узкие, будто азиатские. Такие юркие, колючие и беспокойные. – Куракин посмотрел вдаль, припоминая холодную стеклянность неприятных глаз встреченного им ночного путника. – На башке у него шапка лисья, на ногах сапоги тёплые. А ещё в шубу одет, мехом лисицы подбитую.
– А что он тебе балакал? – поинтересовался атаман.
– Всё больше помалкивал, – ответил казак. – Я ещё сказал ему, что не местный ты, как я погляжу. Заплутать могешь. Айда, дескать, в городок к нам, заночуешь, а утрась и в город зараз подашься. А он, вражина эта, как зыркнет. И зло так буркнул: «Я дорогу знаю. А беды мне никто причинить не осмелится!» Вот почитай и все. Я подстегнул свою Ворону, и айда в городок. А он и подался дальше по дороге, что на слободу Сеитову ведёт. Я ещё вчерась о том обсказать хотел тебе, атаман, да вот закружился как-то…
Казаки задумались.
– Дня два назад какие-то сабарманы Янгизский умёт разграбили, – сказал Тушканов. – Казаков побили, скот увели.
– Жаль вот, домой спешил, – вздохнул Куракин. – А то бы до места его довёз и прознал, кто есть он.
– Да не поехал бы он до места с тобою, – сказал атаман. – Могёт быть, лазутчик он сабармановый, раз рыло платком укрывал. А шёл он в свою волчью нору, которую надо бы разыскать и раздавить, ежели где рядышком, чтоб жить спокойно и далее. Верно говорю?
– Эдак верно, атаман, – поддержали его собеседники.
Дверь, скрипнув, открылась, и из избы вышли Никодим и Прасковья Барсуковы. У Прасковьи был узелок в руках.
– Куда это вы? – спросил Тушканов. – Ещё гульба в самом разгаре?
– Некогда нам рассиживаться, – вздохнул Никодим. – Груню навестить надо, гостинцев ей снесть.
– Как она поживат? – спросил атаман.
– Взял бы вот сам и сходил, – озлобленно буркнула Прасковья. – Сам на похоронах подсоблять обещал, а теперь и носа казать не хочешь.
– Цыц, Прасковья! – крикнул Никодим. – Сами управимся. Нечего атамана от дел отрывать!
– Дык что с ней? – спросил Донской.
– Да ничего, – ответил Никодим. – Из избы, акромя как на кладбище, более никуда не выходит. Она уже не найдёт себе утехи. Ни сегодня, ни опосля.
– Зайду к ней завтра утром, – сказал атаман, – попроведаю!
Долго ещё не расходились казаки, всем миром празднуя Рождество.
Наконец начали подниматься. Первым вышел поп Серафим. Он был розовый от выпитого вина, пышногривый, величественно-красивый. Его заметно качало. Он с трудом спустился с крыльца. Подоспевший дьяк помог усесться в сани и взял в руки вожжи. Пара гнедых взяла с места размашистой рысью.