На пороге глобального хаоса. Битва за будущее - стр. 1

© А. И. Фурсов, С. А. Правосудов общая редакция составление, 2015

© Коллектив авторов, 2015

© Книжный мир, 2015

На вопросы журнала отвечает директор Центра русских исследований Московского гуманитарного университета, академик Международной академии наук (Инсбрук, Австрия) Андрей Фурсов.

– Андрей Ильич, расскажите о сути вашей теории «кризис-матрешка».

– Мир, а точнее, капиталистическая система переживает многослойный кризис. Он обусловлен тем, что с конца 1970-х годов верхушка мирового капиталистического класса демонтирует капитализм, поскольку эта система свое отработала. К сожалению, у нас до сих пор бытует упрощенное представление о капитализме, где всё сводится к сиюминутной прибыли, к торжеству капитала здесь и сейчас. На самом деле это не так. Капитал существовал до капитализма, и будет существовать после него.

Капитализм – сложная институциональная система, ограничивающая капитал в его целостных и долгосрочных (время) интересах и обеспечивающая экспансию (пространство). Без первого ограничения капитал сожрет общество и природу; ограничителями капитала со второй половины XIX века выступали национальное государство и политика, в конце XIX века к ним добавились гражданское общество и массовое образование. Без второго он не сможет развиваться: внутренние противоречия разрешаются их выносом за рамки системы, её увеличением, разбуханием. Как только мировая норма прибыли в капсистеме снижалась, капитал (в лице господствующих классов системы) вырывал из некапиталистической части мира кусок и превращал его в капиталистическую периферию – источник дешевой рабочей силы и новый рынок сбыта.

– Глобализация исчерпала планету для капитала. С разрушением СССР и «капитализацией» Китая некапиталистических зон в мире не осталось, некуда «экспансировать». А следовательно, эта важнейшая функция, которую выполнял для капитала капитализм, не нужна – место экстенсивного развития должно занять интенсивное. Проблема, однако, в том, что капитализм институционально «заточен» на экстенсив. В этом он похож на антично-рабовладельческую систему, и этим он отличается от феодализма: именно внешние источники эксплуатации позволяли капиталу ограничивать свою эксплуататорскую суть в ядре капсистемы, ну а государство, политика и гражданское общество заставляли его делать это в долгосрочных интересах самого капитализма.

Однако на рубеже 1960–1970-х годов функционирование этих институтов пришло в противоречие с интересами верхушки мирового капкласса: именно эти институты позволили среднему слою и верхней части рабочего класса не только существенно улучшить в 1945–1975 годах («славное тридцатилетие» – Ж. Фурастье) свое материальное положение, но и укрепить свои социальные и политические позиции. А это уже напрямую угрожало власти и привилегиям верхушки, и та не могла не отреагировать. С конца 1970-х годов начинается ее контрнаступление на позиции среднего слоя и рабочего класса – именно оно было главной социальной задачей тэтчеризма и рейганомики. Идеология и стратегия этого контрнаступления были сформулированы в документе «Кризис демократии», написанном в 1975 году по заданию Трехсторонней комиссии тремя видными социологами – С. Хантингтоном, М. Крозье и Дз. Ватануки. Ну а конкретной формой наступления стала неолиберальная контрреволюция, которая за 30 неславных лет (1980–2010) серьезно потрепала средний слой и рабочий класс как на Западе, так и в мировом масштабе, а также существенно ослабила институциональный каркас капитализма, то есть саму капиталистическую систему, в значительной степени демонтировав ее. Политика стала превращаться в комбинацию административной системы и шоу-бизнеса; об «ослаблении», «проржавении» и «таянии» национального государства не пишет только ленивый; гражданское общество даже в ядре капсистемы постепенно скукоживается; массовое образование – начальное, среднее, высшее – ломают, выделяя элитарный сегмент для верхушки и резко опуская средний уровень для всех остальных.