На отшибе - стр. 24
– Но они же отварные были, – возразила было дочка, но мамка быстро убедила её в своей правоте, сказав «Ну, так и что же? Сколько им дней-то уже? Вместе с токсинами и сварились». Эгина посомневалась, но недолго, другого-то объяснения не нашлось. Придя через пару дней в норму, она встретила на улице мамину подругу, и та заставила её сомневаться снова.
– У меня яйца месяц в холодильнике лежали. Я их отварила, съела, и ничего. Они словно резиновые стали, еле жевались, но выбросить жалко было, – рассказала знакомая. Эгина поделилась с мамкой мыслями о том, что родня им что-то подсыпать может. Та восприняла её слова, как полный абсурд: «Они нас просто пугают. Мы ж все тут нормальные люди. Свои так не поступят».
Эгина вспомнила, как однажды, давно, она сидела на диване в общей комнате без дела и просто наблюдала за происходящим вокруг. Эринианка уже не помнила, сколько лет ей тогда было, но в то время она ходила в начальные классы школы. Мамка что-то готовила на кухне, а дядька с тёткой оживлённо сновали по квартире и болтали с ней. Они частенько питались за мамкин счёт, это тем ни менее не мешало тётке закатывать скандалы и в чём-либо обвинять её. Скандалы в свою очередь никому не мешали создавать видимость дружного семейства.
Эгина смотрела на окружающих и думала: «Сейчас все делают вид, что они такие дружные, а когда-нибудь начнут делить квартиру и переругаются. Просто им пока это не нужно», – тётка доучивалась в институте, а дядька только окончил школу. Мама так привыкла к статусу «Дружная родня», что теперь убедить её в злонамереньи квартирантов оказалось практически невозможно. Требовались хоть какие-то подтверждения. У Эгины их не было, и она начала думать, что стала слишком подозрительной.
Но вот пришёл и третий приступ тошноты – Эгина ни с того, ни с сего не смогла есть. Встала утром, позавтракала, и её вырвало. И ладно бы вырвало и отпустило, да только тошнота не проходила.
– Да что ж со мной такое? – всерьёз обеспокоилась Эгина. В доме находился папа. Он взнервировался и велел звонить на скорую. Сколько Эгина себя помнила, папаша всегда раздражался, когда она болела. Она не мешала ему, молча лежала на кровати, но он всё равно каждый раз фыркал.
– Самовнушением занимаетесь! – повторял он свою коронную фразу каждый раз.
– Мне действительно плохо, – отвечала Эгина, хотя и понимала, что это не изменит отношения к ней.
– Тогда бы хоть притворилась, что всё хорошо, – её болезненный вид, видите ли, портил папе настроение. И эринианка нередко не подавала вида, что у неё что-то не так, чтобы не слушать его недовольных высказываний. Но в этот раз с ней происходило что-то действительно серьёзное, и она не промолчала. На самом деле папе было ненужно, чтобы она куда-то звонила, его фраза означала, что он не хочет, чтобы ему докучали жалобами на здоровье. Мол, плохо, так вызывай врача, мне не плачься.