На одном дыхании! - стр. 26
Впрочем, она же не писатель, а актриса! И для актрисы она придумывает совсем неплохо!
Жаль, что нельзя «работать над ролью» постоянно! Рано или поздно роль будет сыграна, и сыграна, как всегда, блестяще. На премьеру соберутся сильные мира – политики, богачи, знаменитости, их жены и девки. Пресса напишет об очередном триумфе – и неудивительно, ведь в главной роли сама Марина Нескорова! Все, к чему прикасается Марина, обращается… нет, не в золото. В триумф, в успех!
А лучше бы в золото, конечно.
Хотя кто знает!.. Золото не вечно, как и успех, и только идиоты уверены, что слава проходит, а богатство остается.
Ничего не остается. Ничего. И даже свобода, хитрая бестия, исчезает, стоит только сделать один ее глоток!
Глоток свободы – кажется, так называлась какая-то книжка.
Марине сразу представились баррикады, костры на улицах Парижа, перевернутые повозки, разобранные булыжные мостовые, горячие лошади, оборванцы – лихорадочные пылающие глаза!..
Глоток, всего один, но от него оживает душа – засохшая, сморщенная, обескровленная.
Марина дорого заплатила за свой глоток свободы, и он того стоил!
Но почему, почему один?!
Марина выпрямилась в кресле. Руки похолодели.
Неужели никогда не настанет время, когда можно будет захлебываться этой свободой, упиваться, купаться в ней?!
– Настанет, – твердо и тихо сказала себе Марина, – оно уже настало. И не смей думать по-другому!..
В дверь тихонько поскреблись, и она оглянулась – гневная, пылающая. Кто посмел?!
Разумеется, никто не вошел, и Марина не произносила ни звука, только тяжело дышала.
Это было почти невероятно, но тихое поскребывание повторилось! Домработница еще туда-сюда, она совсем выжила из ума, но скреблась явно не домработница!
– Кто там?! – Она подумала и добавила тоном Марии-Антуанетты, возводимой на эшафот: – Ради всего святого!
– Марина, не сердись.
Ах, как она была хороша – обернувшаяся в кресле, румяная от гнева, на фоне залитой дождем серости огромного города!
Ах, как она была хороша, как правдива, как бесконечно более высока, чем весь этот серый, залитый дождем мир!
– Ей-богу, я не хотел тебе мешать.
– Костенька, – сказала Марина растерянно, и губы у нее дрогнули и медленно сложились в милую усталую улыбку.
Улыбка – усталая и милая – была чистейшей импровизацией и необходима для того, чтобы муж почувствовал себя скотиной.
– Костенька, – повторила она, как бы приходя в себя, – заходи, дорогой!
По его лицу и по тому, как он вошел, было ясно, что он чувствует себя правильно – скотиной. С Разлоговым такие штуки невозможно было проделывать никогда. Он не верил.