На обочине - стр. 29
Она сразу и не поняла, насмехаются над ней или правду говорят:
– Это ж какая такая девица в душу тебе запала?
– Елена, Степана Гнатюка дочка, – ответил за сына отец.
– Сынок! – всплеснула руками Надежда. – Это ж не Степана дитя, это пана Миклашевского дочка. Вся в него – и видом, и характером. Отступись от нее, не по зубам тебе пан.
– Нет, мама, не отступлюсь, – голос его обмяк, в ушах стоял звон, казалось ему, что пол в хате закачался, но он стоял – сильный, горячий, непреклонный.
Усталой походкой она подошла к сыну, обняла и долго смотрела на него полными доброты и ласки глазами.
– Сынок, девок в селе мало, что ли, неужто среди своих не нашел кого любить? Вон Татьянка Терещенко – какая гарная казачка.
Демьян встал из-за стола, недовольно глянул на сына и молча вышел из хаты.
Андрей смотрел на мать, но в своих мыслях видел Елену, ее длинную косу и большие черные глаза. Вспоминал, как она стояла возле плетня в вышитой кофте.
– Так куда мне идти? – не отступал Андрей. – К пану или к родителям?
– А к родителям-то зачем? Конечно, к пану. Он-то и есть родитель.
Вскоре до него дошла весть, что в конце недели помещик обещался приехать на завод. Не до работы тут стало Андрею, в голове только одна мысль: не прокараулить пана, а то придется идти в Стародуб в его поместье, а это не близкий путь.
Демьян, видя, как мается сын, как не находит себе места, освободил его от работы в кузнице:
– Иди уж карауль пана, а то тошно на тебя смотреть.
Андрей с радостью побежал к заводу. У конторки стояла бричка.
– Это кто приехал? – спросил он у проходившего мимо рабочего.
– Да барин приехал, – нахмурив брови, тот заскрипел зубами, – надсмотрщику нагоняй дает.
Возле ворот ходил человек в сером кафтане.
– Пустите меня к пану Миклашевскому.
– Куда тебя пустить? – ехидно оскалился желтыми зубами тот.
– К хозяину завода.
– А, это ты, кузнец? – послышался голос помещика.
Андрей поздоровался и низко поклонился.
– С чем пожаловал? А то мне уже ехать надо.
Пан Миклашевский все еще был под впечатлением проверки, устроенной им на заводе, и учиненного нагоняя управляющему. Услышав просьбу, которая прозвучала для него как гром среди ясного неба, сначала пришел в ярость, но потом опомнился, сообразив, что юноша ни в чем не виноват, и сменил гнев на милость.
– Говоришь, по душе она тебе?
– Да! – кивнул Андрей.
– Ну, тогда ты готов пожертвовать волей и пойти ко мне в крепостные, чтобы жить вместе с моей холопкой?
– Я не знаю, – растерялся тот.
– Вот то-то и оно, и я не готов тебе ее отдать, – он оценивающе разглядывал просителя, как разглядывают собак или лошадей перед покупкой. Ничего личного – привычка, выработанная годами. – Что же делать? – притворно посокрушался помещик, не сводя колючего взгляда с Андрея. – Люди вы хорошие, кузнецы на всю округу известные. Понятно, что в надежных руках Елена будет. Да вот только не могу я ей вольную дать, понимаешь? Не могу! Моя она!