На лужайке Эйнштейна. Что такое ничто, и где начинается всё - стр. 40

Имеет ли вообще смысл говорить о Вселенной в целом, или само это понятие требует невообразимого божественного наблюдателя? Может быть, мы ошибаемся, думая о Вселенной как о вещи, имени существительном, объекте, обладающем всеми теми свойствами, которыми должны обладать объекты, включая сюда и их внешнюю сторону? Но если Вселенная – это не предмет, тогда что это? Беспорядочный набор точек зрения? И если это так, то чьих точек зрения?

Эти вопросы напомнили мне один ночной разговор с отцом, когда я училась в средней школе. Мы говорили об искривлении пространства-времени.

– Погоди-ка, – сказала я. – Если пространство-время – это все, что есть, как оно может быть кривым? Оно должно быть искривленным относительно чего-то внешнего, оно должно быть встроено в пространство с большей размерностью.

Я с гордостью улыбнулась: пятнадцатилетней девчонкой я смогла заметить пробел в теории Эйнштейна.

Отец лишь рассмеялся:

– Математика позволяет говорить о внутренней кривизне, так что можно измерить кривизну пространства-времени. Это не обязательно должно относиться к чему-либо вне его. Кривизна – это просто деформация метрики.

Теперь я подумала: а если что-то подобное может спасти Вселенную? Существует ли какая-нибудь возможность говорить о Вселенной, рассматривая ее только изнутри? Маркопулу, казалось, так и полагала, но за это приходится платить немалую цену. Это означало отказаться от обычной булевой логики и заменить ее логикой, которая зависит от наблюдателя. Это означало переопределение того, что мы называем истиной. Это означало отказ физики от способности делать абсолютные утверждения относительно окончательной реальности. Утверждения больше не носят бинарный характер – «истина» или «ложь». Они становятся «истиной» или «ложью» в зависимости от некоторых свойств наблюдателя.

Я смеялась про себя, думая о том, насколько некоторые мои старые одноклассники из Новой школы, которые постоянно несли постмодернистский бред, были бы рады услышать, что истина относительна. Конечно, то, что говорила Маркопулу, никак не попадало в их систему понятий: ни то, что относительность истины определяется геометрией систем отсчета и объективными законами физики, ни то, что под «наблюдателями» тут имелись в виду отнюдь не люди, а «независимые наблюдатели» не подразумевали субъективности. Но я легко могла представить себе, какой простор для произвольных интерпретаций тут открывался.

В результате разговора с Маркопулу было ясно одно: прежний подход к космологии больше не работает. Мы больше не можем продолжать делать вид, что можно описать Вселенную извне, с точки зрения внешнего богоподобного существа. Необходимо брать в расчет то, что видят отдельные наблюдатели изнутри своих световых конусов.