На краю одиночества - стр. 5
– Кто принес, видели?
– Парень. – Богдан Калевой, почему-то полуголый, поскреб царапину на боку. – Из тех, которые за копейку готовы принести что-нибудь.
– Запомнил его?
Богдан покачал головой. Арвис дернул себя за прядь и сказал:
– Вонь. Запомнил. Его.
– Запах? – уточнил Глеб. А ведь тот мальчишка наверняка прикасался к коробке, и запах должен был остаться. Но возьмет ли его голем…
– Я, – Арвис ткнул себя в грудь. – Пойду. Знаю. Вонь есть. Там.
И, не дожидаясь ответа, он бодро зашагал по дороге. А Калевой за ним. И когда эти двое сумели найти общий язык? А главное, как они выбрались за ограду? Надо будет проверить завесу. И ту, которую он прорвал, хотя не должен был бы. Он ведь ставил надежно, а вышло… нехорошо.
Но об этом Глеб подумает позже.
Глеб только и успел, что подхватить коробку. Оно и вправду, не стоит ей валяться, а то мало ли кто найдет. И что найдет.
Арвис свернул в переулок.
И еще в один. Он шел, прикрыв глаза, и только ноздри раздувались, улавливая след чужого мальчишки. На перекрестке Арвис свернул влево. Затем направо.
Нырнул меж двумя домами, стоявшими до того плотно, что балконы их смыкались над головой Глеба. С балконов свисали простыни и…
– Тут, – Арвис ткнул в дверь, которая отворилась. И черный кошак, устроившийся на горе грязных тряпок, упреждающе зашипел. На голос его отозвалась лаем мелкая собачонка, которую Глеб не видел. Была ли она в одной из квартир доходного дома или вовсе за пределами его? Глеб не знал.
Стены здесь были до того тонки, что звуки пронизывали их.
Протяжно ныла скрипка. Кто-то матерился. Истерично визжала женщина, и голос ее перекрывал надсадный крик младенца.
– Там, – Арвис крутанулся, но двинулся наверх. Он переступил через стоптанные ботинки, сдвинул короб. И перепрыгнул через пару ступеней. – Тут.
Эта дверь мало отличалась от прочих. Потертая, с потрескавшейся краской, которая начала облезать, с темной ручкой и парой веревок, что протянулись прямо над нею.
– Отойдите, – велел Глеб. – И молчите. Арвис, тебя это особенно касается.
Не хватало, чтобы он обложил хозяев. И ведь не объяснишь, что не со зла. Богдан потянул приятеля за рукав, заставив отступить.
Дверь открылась.
Пахнуло сыростью. Запахом того едкого щелочного мыла, которое продают в больших бутылях. Пригоревшей кашей. Бедностью.
– Есть кто дома? – Глеб огляделся.
Квартирка была крохотной и заполненной вещами. Нашлось тут место и массивному буфету, почти перегородившему дверь, и железной кровати с натертыми до блеска шишечками. На ней белоснежной горой высились подушки.
Рядом покачивалась колыбелька, и привязанная к ней веревка уходила куда-то в сторону.