На краю одиночества - стр. 25
– Не больно, – отозвалась темнота хором голосов.
А в камень лениво втягивались последние нити.
– Не думай… позволь себе быть свободным. – Полупрозрачная ладонь коснулась головы Глеба, и с ней пришло понимание, что та, другая жизнь, она ненастоящая.
Что в ней? Скорбь? Боль? Тоска по тем, кто ушел?
А здесь они рядом. Если захотеть, то они останутся с Глебом. Они заберут все, что мешает его душе. Они утешат. Они высосут его досуха, до смерти.
И надо бы скинуть эту руку, которая уже почти обрела плоть. Поднять камень. Встать.
– Не надо, Глебушка, не уходи, не бросай нас, не сейчас… позволь хотя бы обнять себя, позволь поцеловать… в последний раз…
– Закрывай, – одно это слово стоило остатка сил. Глеб только и сумел, что дотянуться до камня, как мир содрогнулся. Взлетели клубы пыли, закружился пепел. Дышать стало невозможно, а скорбница дотянулась-таки, впилась в губы поцелуем, спеша высосать остатки жизни.
И почти успела.
В себя Глеб пришел снаружи. Дом стоял.
Все еще стоял, правда, теперь он казался выцветшим, серым, будто все же сумел выглянуть с изнанки. Глеб закрыл глаза. Остаточные эффекты будут держаться долго.
Но главное, ему было почти хорошо. Было бы хорошо, если бы он вовсе способен был что-то чувствовать. А так… небо низкое. Звезды опять же. Глеб попытался их сосчитать – раньше счет неплохо помогал, – но сбился. И не разозлился. И повернулся на бок. Уж лучше смотреть на пыльный дом и суету.
Полиция. Люди.
Люди и полиция. Людей больше, и от них тянет злостью, которая расплывается алыми пятнами. На искры похоже. Если пятен станет много, вспыхнет костер. Это плохо? Или нет? В равновесии, в котором Глеб пребывал сейчас, было сложно думать.
– Вставай, – его дернули за руку, и тот же хнычущий голос повторил: – Вставай. Вставай же…
Еще полиция. Много.
И встать надо бы, потому как не дело валяться на грязной земле. Да и мальчишка явно напуган.
Арвис.
Имя всплыло из памяти, не принеся и тени эмоций. Изрядно же его выпили. Еще немного – и сожрали бы подчистую. И вновь же очевидная эта мысль не вызвала ничего.
– Жив? – между Глебом и домом возникла тень. – Засранец ты, вот кто… почему не вышел раньше?
– Надо было. Снять. Печать.
Говорить получалось плохо, потому что занемевший язык с трудом ворочался. И слова получались неправильными, причем Глеб определенно не способен был понять, в чем именно их неправильность.
– Снять… вот еще немного – и был бы у меня дохлый некромант. Очень удобно, к слову, получилось бы… я твое тельце городским властям, они бы мне медальку.
– Хрен тебе.
– Это да… хрен мне, а не медалька. – Земляной протянул руку: – Встать можешь?