На краю одиночества - стр. 12
Кажется, ее сочли странной. Кажется… Пускай.
Анна вернулась на террасу. Ее ждала незашитая рубашка и мысли, с которыми она не хотела оставаться наедине, но выбора не было.
Глава 3
Земляной выковырял шоколадный шарик из ячейки и сунул в рот. Зажмурился от удовольствия, почти замурлыкал. И Анна не выдержала:
– Как вы можете это есть…
– С удовольствием, – ответил он с набитым ртом. – Что? Подумаешь, прокляты слегка… но шоколад-то какой! Вот овсянка с проклятием – это совсем, совсем не то, овсянку я и без проклятий не люблю, хотя дед полагал, что она очень полезна для детей.
Он демонстративно облизал пальцы.
– А вот шоколад – дело другое… – Земляной икнул. – И проклятие только остроты добавляет… К слову, оно так себе, средненькое. Силы в него вложили изрядно, но вот искусности не хватает.
Остановившись у стены, он зажмурился:
– Ага… связки первичные грубые весьма, а вторичные спутаны. В структуре ошибка, которая, собственно говоря, вас и спасла.
Земляной вновь икнул:
– Извините…
Анна пожала плечами. Выглядела она растерянной, но отнюдь не несчастной.
– Может, вам уехать?
– Нет, – ответила она. – В первый раз меня пытались убить в Петергофе. Не думаю, что расстояние спасет.
– А если за границу?
– Что мне делать за границей?
– А что там все делают? – Земляной приоткрыл левый глаз, в котором проступила характерная желтизна.
К вечеру исчезнет. И конфеты проклятые он доест, тут и думать нечего. И хорошо, если сам, главное, чтобы мальчишкам не скормил в воспитательных целях. Будут потом животами маяться. А Земляной же об этом не подумает.
– Понятия не имею.
– Вот и узнаете.
– Нет, – Анна тряхнула головой. – У меня оранжерея. Заказы. И проклятие, в конце концов… И я не хочу, чтобы мой дом сгорел. Или его сожрали древоточцы. Или приключилось еще какое-нибудь несчастье. Я не знаю, что за этим стоит, но зачем кому-то надо меня убивать?
– Может, и незачем, а может… Скажите, у вас тут не появилось вдруг желания отыскать своих настоящих родителей?
– Для чего? – а теперь удивление Анны было совершенно искренним.
– Не знаю… обвинение там выдвинуть. Или упасть на грудь и оросить слезами.
Она фыркнула и отвернулась к окну. Тонкий профиль, в котором теперь Глебу видится что-то донельзя знакомое, но он понятия не имеет, что именно.
Это от усталости.
И раздражения. Тьма не желала ждать, когда наглый человечишко одумается. Тьма уговаривала отпустить ее. Уж она-то сумеет добраться до глупца, который осмелился перечить мастеру. Она… заставит его пожалеть.
И раскаяться. И рассказать все-все…
Тьму Глеб сдерживал, правда, не без труда.