На каменной плите - стр. 29
– Сначала я побеседовал с ее приближенными сплетницами. Представь себе, четыре из них звонили в ее дверь во вторник между пятнадцатью минутами третьего и четырьмя тридцатью: в это время ее магазин закрыт.
Маттьё заглянул в блокнот. Пальцы у него немного дрожали от усталости.
– Закажи себе что-нибудь выпить, – посоветовал Адамберг, – а я к тебе присоединюсь. Что касается еды, то я полностью полагаюсь на твой выбор. До последнего поезда время еще есть.
Маттьё сделал знак Жоану, и светловолосый великан средних лет, довольно привлекательной наружности, принял у них заказ.
– Хоть обстоятельства сейчас не самые приятные, – обратился он к Адамбергу, поприветствовав его, – но для меня большая честь снова видеть вас здесь, в нашем заведении.
Адамберг улыбнулся в ответ, и профессиональная чопорность великана растаяла от этой улыбки.
– Зовите меня Жоан, комиссар, – сказал хозяин и удалился.
– Ты ему сразу понравился, – заметил Маттьё.
– Так что там с твоими сплетницами?
– Они звонили несколько раз, – сообщил Маттьё, снова махнув Жоану. – А как ты думал? Нападение Норбера на Браза стало настоящим событием, им было что обсудить. Одна звонила в дверь в два пятнадцать, вторая – в два тридцать пять, третья – без десяти три, четвертая – в три ровно. Никакого ответа.
– Сколько времени нужно, чтобы добраться от дома Серпантен до дома Норбера?
– Совсем немного, если ехать на велосипеде, но рискованно. У Серпантен красный велосипед, его все знают. Эта женщина любит привлекать к себе внимание. На ее месте, если бы я хотел незаметно проникнуть в дом Норбера, я бы надел что-нибудь серенькое и пошел бы в обход городка, по маленьким задним улочкам. Так, конечно, дольше, зато вряд ли кого-то встретишь. Пешком минут двадцать. Я ее допрашивал вчера в три тридцать. Она клялась Богом, что накануне из дому не выходила. Я сказал, что четыре ее приятельницы приходили к ней посплетничать, а она им не открыла. «У меня стиралось белье, – ответила она. – Машина так шумит, что можно оглохнуть, я, наверное, не услышала звонки». Я попросил взглянуть, где сушится белье, но его нигде не было. Она растерялась, задергалась и обозлилась – до Норбера с его самообладанием ей далеко, – потом стала кричать, что если мне так уж хочется все знать, то да, она была дома, смотрела телевизор и уснула. И если она этого сразу не сказала, то лишь потому, что не хотела, чтобы ее считали лентяйкой. Она умоляла меня никому об этом не говорить, потому что это нанесет ей большой вред.
– Почему?
– Ее считают неутомимой труженицей. Так что послеобеденный сон испортит ей имидж.