На изнанке чудес - стр. 75
Тем временем Пелагея подкрутила колки и стала медленно перебирать струны. На изогнутой верхней стороне арфы была выгравирована надпись: «Сладкозвучная». И, надо сказать, надпись не врала. Звуки арфы проникали в самую душу.
Бульон у Марты начал выкипать, а ей хоть бы что. Теора присела на ступеньке, подперев голову кулаком, и пустила слезу. А Пересвет отложил книгу и долго витал в облаках, прежде чем догадался, какого рода магией его отвлекают.
– Тебе бы на сцену! – крикнул он. – Любому виртуозу нос утрёшь! Но если будешь вот так играть, я в жизни писателем не стану!
Юлиана слушала, затаив дыхание, и выражение надутой мыши постепенно сходило с ее лица, уступая место блаженной улыбке. Когда арфа умолкла, улыбку было не стереть. Приклеилась намертво.
– Как ты это делаешь? – безмятежно спросила Юлиана, не отводя глаз от потолка.
Пелагея до хруста размяла пальцы и потрясла кистями.
– Давненько к арфе не подходила. Руки уже не те. Закостенели, – сказала она. – А почему вы такие радостные? Произошло что-то хорошее, да?
***
Киприан проснулся к обеду, спустился в гостиную и первым делом сообщил, что ему приснилось затмение.
– Чертополох сушеный! – воскликнула Пелагея. – Ну и сны у тебя! Затмения снятся к несчастью.
– Мы имели несчастье ввязаться в твою войну с браконьерами, – заметила Юлиана. – Так что всё правильно.
– А к чему снятся пауки? – осторожно поинтересовалась Марта, разливая по мискам бульон. – Ма-а-аленькие такие, с белой паутины свисают и падают на кровать.
– Брр! – поёжился Пересвет. – Весь аппетит испортила!
Пелагея засунула ложку в рот, как ни в чем не бывало.
– Пауки? – переспросила она. – Они кого-нибудь ели? Плели коконы? Или так, баклуши били?
Юлиана с великим трудом проглотила остатки бульона и бросилась в ванную. Ей стало нехорошо. А Теора сидела, поглядывая на свое колечко, и робко улыбалась. На нитях гигантской паутины в ее новой чаше роса блестела и переливалась в свете солнца сотнями бриллиантов.
Сразу после обеда Пелагея раздобыла масла для подвесного фонаря, надела желтый брезентовый плащ и резиновые сапоги в цветочек.
– Будем поздно, – предупредила она. – Возможно, очень поздно. Нить-оберег на столе. Как стемнеет, пойдите кто-нибудь, обмотайте ею дом. А то любят сюда соваться всякие…
Так и не уточнив, кто конкретно любит соваться, она вместе с Киприаном выдвинулась в лес – портить охотникам капканы. По крыше без устали барабанил дождь. Теора прилипла к окну, над которым сушились мята со зверобоем, и понаставила на стекле своих отпечатков. Отпечатались подушечки пальцев, лоб и даже кончик носа.