На изломе алого - стр. 33
В руке осталась подвеска из белого металла в форме крыльев, висящая на тонком кожаном шнурке. Сашка не сразу решилась ее надеть. Все смотрела и смотрела, положив на ладонь, в свете настольной лампы, удивляясь простой красоте. Даже не догадываясь, что изучая ее пальцами, улыбается.
На следующий день Сашка получила от судьбы еще один подарок и улыбка померкла.
Вернувшись вечером с работы, отец был трезв и необычно спокоен. Он принес в дом щит, сбитый из свежих сосновых досок и новый врезной замок. Провозившись допоздна со стамеской и молотком, поставил его на дверь Сашкиной спальни, молча поужинал и позвал дочь к себе.
– Когда в доме чужие, а я пьян, запирайся, Санька. Поняла? Даже если бабы.
– Да.
– А сейчас держи. Пора научиться постоять за себя самостоятельно, без папки. Скорость у тебя есть, а силы всегда будет не хватать, в отличие от уродов. Я не хочу, чтобы мою дочь однажды обидели.
Шевцов вручил дочери нож – финку, и объяснил, что такое финский хват. Теперь по вечерам у Сашки появилось новое занятие – метать нож в сосновый щит из разных положений рук и стоек ног. Сашка подозревала, что отец сошел с ума. Видела в его темных глазах тот самый отблеск огня безумия, что, однажды вспыхнув, не погаснет, пока не сожжет человека дотла, но понимала, что спорить бесполезно. Он действительно был ее царь и Бог.
Следующие два месяца отец не пил вообще и не приводил в дом женщин, оттачивая мастерство дочери с упорством одержимого идеей учителя. Снова и снова заставляя свою способную дочь-ученицу брать в руки нож и находить цель. Двое сумасшедших, запертых в четырех стенах их безумного мира, они жили своей жизнью, готовясь к неизвестной войне. Двое опасных дикарей в запертой изнутри клетке – волк и его волчонок.
Нет, люди не ошибаются, когда стремятся держаться от таких изгоев подальше. Они чувствуют их кожей и отгораживаются частоколом. Дети – продолжение своих родителей, отражение их чаяний и надежд. Какие надежды отца могла воплотить в этой жизни Сашка? Не дать себя обидеть? Острый ум девочки быстро раскладывал все по местам и внутренний свет мерк. Мир ярких красок и белоснежных единорогов тускнел под серыми лоскутами действительности.
В это время Сашка не могла ни на кого смотреть – ни на хорошеющих с каждым днем девчонок-одноклассниц – милых и симпатичных хохотушек, все больше засматривающихся на мальчишек, ни на Игната. Особенно на него. Он тоже менялся. Чем темнее становилась Сашка, тем светлее Пух. К нему тянулись, хотели внимания. Он больше не был новеньким в классе, он стал своим. В этом мальчишке жил свет, способный притягивать души, и это тоже чувствовалось кожей. Спасением стала учеба, а еще окно классной комнаты, в которое девочка могла глядеть часами во время скучных уроков, замкнувшись в себе. А где-то совсем рядом звонко хохотала Ника Маршавина, играя в голосе кокетливыми нотками просыпающейся женственности. Уж лучше бы Пух вернулся к ней за парту. Или обратил внимание на Крапивину. Почему он до сих пор сидит один?