На Фонтанке водку пил… (сборник) - стр. 73
Но главное в том, что ответ, включивший слово «неподведомствен», вскрыл подсознательное, а следовательно, глубинное и сущностное несогласие Р. с репертуарной политикой театра вообще и его легендарного завлита в частности. Вы только вслушайтесь: какое счастье, что хотя бы в этом… и т. д.
Безобразие. Наглость и безобразие.
И, конечно же, глупость, если не полный идиотизм.
Ну какая, к черту, может быть дурацкая «неподведомственность» внутри мудрого и почти совершенного ведомства?
Вот еще когда, оказывается, открыто проявились отщепенские свойства артиста Р., его отвратительное стремление к полному сепаратизму, черта болезненная и, кажется, неискоренимая…
Ну да, после прогона «Розы и креста» Дина снова меня полюбила, но опять-таки не навсегда, не до конца дней…
– Нельзя же теперь такое писать, – сказала хозяйка.
– Почему нельзя? – спросил Р.
– Пришла эта дама и попросила вычеркнуть…
– Позвольте, Нина Флориановна, – растерялся я, – что за дама вас наставляла?
– Я уж не помню, как ее звали, сказала, что из музея Блока, она велела вычеркнуть все такое, и мне ничего не оставалось…
– Нина Флориановна, – сказал я со всей убедительностью, на которую был способен. – Забудем про даму… С вашего позволения, я включу эту бандуру, – я показал на магнитофон, – и вы расскажете все, что она просила вычеркнуть.
Речь шла о Блоке, с которым ровесница века и актриса Больдрамте[2] Нина Флориановна Лежен работала все его последнее время…
Знакомы мы были давно, потому что прежде она изредка захаживала в театр, поддерживая связи с уцелевшими сослуживцами, особенно с Сергеем Сергеевичем Карновичем-Валуа. А сегодня я навестил Нину Флориановну в Доме ветеранов сцены (ДВС им. М.Г. Савиной) на Петровском проспекте, 13…
В ДВС Нина Флориановна переехала уже из отдельной квартиры, но, прежде чем получить отдельную, много лет прожила в огромной коммуналке на Лиговке, 216, пятый этаж без лифта, с семью соседними квартиросъемщиками. В длинном коридоре плавно накручивали цифирь восемь электросчетчиков, в туалете и ванной один за другим щелкали восемь и восемь – шестнадцать выключателей, а в общей кухне на восемь столов и тумбочек вспыхивали открытые конфликты, которые удавалось погасить только ей.
Нина Флориановна вплывала в эпицентр боевых действий в своем излюбленном халате с цветами и узорами, перепоясанном широким и плотным бордовым кушаком, и глубоким проникающим голосом восстанавливала порядок и справедливость.
В Больдрамте Нина Флориановна задержалась до первой высылки мужа, потом поработала в провинции и всю оставшуюся творческую жизнь провела в Александринке, пользуясь заслуженным авторитетом и здесь.