На Фонтанке водку пил… (сборник) - стр. 54
– Это далеко, лучше ехать на метро.
– Сэнкью, сэнкью, – сияла первая матрона, и вторая помогала ей, удваивая северное сияние:
– Сэнкью, сэнкью!
Тут первая повторяла вопрос, помогая себе выразительными руками:
– Гинза, Гинза, это идти так – прямо, а потом – на-пра-во или на-ле-во?
– Плиз, плиз, – говорил вежливый полицейский и показывал прямо: – It is subway, station of subway Kara-kouhen.[1]
И на глазах удивленного городового наши дамы устремлялись в сторону, противоположную указанной, продолжая мерить японские версты красивыми в прошлом ногами…
На фоне всеобщей бережливости особенно эффектно выглядели те, кто позволял себе нерасчетливые поступки, например Зинаида Шарко, которая просто потрясала угрюмые сердца некоторых сосьетеров и сосьетерш. Она не только пользовалась городским транспортом, но и покупала в экзотических лавках фрукты, овощи и другие противоконсервные излишества.
– Что у тебя на столе? – устрашающе спрашивала ее одна из постоянных наставниц.
– Салат, – с обезоруживающей наивностью отвечала Зина.
– Нет, это не салат, – грозно одергивала ее оппонентка. – Это валюта!.. Учти!..
А вторая, бегло оглядев жизнерадостный стол Зинаиды, рубила сплеча:
– Ты прожрала и пропила три с половиной пары туфель и десять пар кроссовок!..
– Да ты попробуй, попробуй, как вкусно, – пыталась сгладить идеологический конфликт беспечная Зинаида.
– Нет, ни за что! – отвергала соблазн бескомпромиссная прокурорша и, перед тем как хлопнуть гостиничной дверью, выносила окончательный приговор: – Дура ты, Зинка! Тебя лечить надо! Настоящая дура!..
Вот почему артист Р. испытывал по отношению к Зинаиде чувство восхищения и пытался ей подражать хотя бы отчасти.
Р. не мог жаловаться на судьбу и уже в первое время стал попадать то в «тойоту» Юры Тавровского из журнала «Новое время», то в «ниссан» Юрия Орлова из Совэкспортфильма и успел кое-что повидать: оглушительный рыбный рынок или знаменитый парк Йойоги, разбитый на месте американского аэродрома, где отрывная молодежь осваивала рок и на отдельных пятачках кучковались «Strey kats» или «Dongly boys»…
Тавровский водил в японскую едальню и приглашал домой, в ту самую квартиру, что снимал до него журналист-перебежчик и которую Юра нарочно оставил за собой.
– Что нам скрывать? – задал он риторический вопрос, но перед тем, как мы вступили в его подъезд, предупредил: – Входим в зону активного прослушивания…
И вдруг… Вот оно, счастливое словцо, движитель не одного нашего сюжета: вдруг!.. Как бы долго ни шло к началу наших представлений на Японских островах, оно застигло нас внезапно… Нет, не врасплох, но все-таки…