На дорогах четырех королевств. Том 1 - стр. 58
Франц, вскочил с колен на ноги, завертел головой в тщетной попытке отыскать свою лошадь; в свете горящего здания больницы, блуждающего одинокого прожектора дело защитников города выглядело бесперспективным: врагов было несравнимо больше, и пархимцы отбивались от узкоухих уже на Ам Камп ― улице, ограничивающей садовые участки у озера. Всадники Франца были оттеснены на дорогу и прижаты к палисадникам домов. Те несельградцы, которые на свою беду остались в гуще схватки, были со всех сторон окружены «чертями». Отбивались с трудом.
Неизвестно, чем бы все дело закончилось, хорошо, что недалеко был фюргартовский лагерь. Эти ребята очень злые были. Прибежали, пешие. Кажется, без всякого строя. У каждого ― факел в одной руке, меч ― в другой, а у кого топор или клевец. (#1 клевец ― боевой молот с клювовидным выступом для нанесения точечного удара) Навалились, хек! Брызги крови полетели во все стороны. Перелом быстро наступил. Чертей обратно в озеро загнали. Франц с удовольствием расстрелял весь магазин, наконец-то можно было не бояться своих зацепить. Очухавшись, стали смотреть: наших совсем мало потрепали ― обошлось, а орков весь берег… ну, не весь. Но два десятка, или три ― порубленных и раненых… Недолго они были ранеными. В плен теперь никого не брали. Зачем? Прикончили их на месте…
Франц добрался домой на Даммер вег, когда небо над Драконьим хребтом посерело. Настроение было паршивое. Ему все вспоминался раненный гоблин, которого он добил на берегу своими руками. Узкоухий не мог встать, он отползал от идущего на него Франца, не сводя глаз и тонко вереща. Тварь знала, что ему осталось жить считанные секунды. Рыцарь поднимал оружие двумя руками: ручкой вверх ― клинком вниз, а вражина смотрела на него и блеяла. Меч легко пробил грудь гоблина. Францу показалось, что он услышал, как трещат его кости… Обрезая лапы об острую кромку, тварь схватилась за лезвие меча; пасть открылась в безмолвной агонии… А как он думал!? Сам приперся!
…Но было противно. Добивать ― это не то, что убивать в бою. С лошади Франц едва сполз, болело все тело; оруженосец ― олух, зазевался, нога в стремени застряла… Еще бесило, что в доме не горели окна. Хотя, казалось бы, сил ни на что уже не должно было остаться. Но ведь обидно, как же так! Он там, на берегу, со своими ребятами сражался, умирал, а его домашние спокойно лежат по коечкам… укрывшись одеялами, сопят в две дырочки.
Но никто не спал. Уже за воротами во дворе подскочил дядя Густав, вовсе не сонный, отобрал у растяпы Рукка коня и повел к стойлу. Ужин (или это уже был завтрак) стоял на столе, мать и сестры хлопотали, жаркое подогревали. Принялись помогать Рукку стягивать с Франца амуницию, охать над его синяками. Побежали за примочками. Тут сосед пришел… улица тоже не спала. Шума-то от сражения было на полгорода. Не расспрашивали ― терпеливо ждали пока рыцарь Франц Лидтке придет в себя, но видно было ― едва сдерживаются, хотят узнать известия из первых рук. Что там? Победа?