На далеких окраинах. Погоня за наживой - стр. 82
– Эк, как всего вымазали, – думал про себя Батогов. Он уже с час как очнулся, и тело его страшно горело. Холодный горный воздух освежил его, и он висел, как в люльке, завернутый в прокопченную кошму, захваченную в селении Сафаром.
Горы оставались мало-помалу сзади, и перед ними развертывались холмистые равнины, в правой стороне сверкала белая, словно покрытая снегом, бесконечная полоса Туз-куль (Соленого озера).
Едва только караван выбрался из горного ущелья, узбек, который и прежде еще выказывал сильное беспокойство, подъехав к Сафару на своем безногом, сказал:
– То не джигит, то сам шайтан был.
– Джигит, – лаконически отвечал Сафар.
– Куда он пропал? Он просто провалился…
– Туда поехал.
И Сафар показал рукою вперед.
– А следы где?
– Там на камнях не видно было…
– Он одвуконь был, и рожи я не успел разглядеть под шапкою…
– Я разглядел кое-что другое…
– Что?
– Эх, кабы не джульбарс, – начал Сафар таким тоном, как будто говорил не с узбеком, а так, раздумывал вслух. – Эх, кабы не джульбарс! А я такой лошади давно уже не видывал, как тот гнедой, что мы у него взяли. – Сафар тронул рукою поверхность тюка с Батоговым, около которого ехал все время. – Он был много лучше наших коней… Да, ну! спотыкайся, собака!
Джигит вытянул плетью свою жалкую лошаденку.
– Да ты к чему все это говоришь?
– О коне-то?
– Ну да.
– Тот был гнедой, на лбу лысинка, правая задняя белоножка, тавро – круг, а в кругу вилка…
– Ну?
– А у того джигита в поводу был тоже конь гнедой, на лбу лысинка, правая нога задняя белая, тавро…
– То-то мне самому показалось…
– А вон и следы, видишь?
И Сафар указал на крепком корообразном слое солончака легкий отпечаток конского копыта с русскою подковою.
– Он вперед нас проехал, – произнес задумчиво узбек, – вон к озеру повернул, к степям.
– Воды хочешь? – отнесся Сафар к Батогову, который, высунув голову, глядел, прищурившись, вдаль.
– Дай воды, – сказал Батогов, – да чего-нибудь есть дай…
Под влиянием свежего воздуха у него, истощенного страшными мучениями в клоповнике, пробудился усиленный аппетит. При виде одного киргиза, жевавшего что-то на ходу, у него заворочались внутренности. Он вчера весь день ничего не ел, сегодня тоже, несмотря на то, что время близилось к полдню.
Сафар протянул ему русскую бутылку, обшитую войлоком, и вытащил из куржумов несколько исковерканных лепешек.
– Я вот смотрю на наш караван, – начал опять узбек, – и думаю: всех с киргизами четырнадцать человек, два ружья, четыре шашки… пронеси Аллах счастливо!
Джигит томительно, с нескрываемой тревогою, приглядывался в ту сторону, где сверкала белая полоса, словно он оттуда ожидал чего-то враждебного, для чего придется пустить в дело и эти два жалкие ружья, и их шашки, и соединенную силу всех четырнадцати человек.