На бешеной скорости - стр. 12

Первые несколько лет мы действительно созванивались каждый день. Потом реже. Но я знала, что дядя Женя всегда будет рядом, что наша семья и его тоже. И что я всегда могу на него рассчитывать. Ведь он же мне как второй папа.

Ездить я умею давно, лет с 12-ти. Меня учил “рулить” наш шофер, Михалыч, пока отец не видит. Наши тонированные вглухую машины, как и их номерные знаки, знали все ДПС-ники города, поэтому мы спокойно менялись с шофером местами и я сам ехал почти до дома, не опасаясь быть застуканным за вождением без прав.

Этим летом, пока отец был в разъездах, я обнаглел настолько, что брал его тачку без спроса и гонял по вечерам. Трижды у меня получилось провернуть эту аферу незаметно от мамы, сестры и Михалыча, который присматривал за нами во время поездок отца. Это были лучшие три вечера в моей жизни, мы так отрывались с парнями! Девочки-нецелочки, кач музыки на полную мощь, скорость.

Особенный кайф миник-аникул от бати состоял в отсутствии контроля 24/7, нравоучений и уроков мудрости от ушлого предпринимателя в духе: “А ты был сегодня на боксе?”, “Позвони Карине, давно ее у нас не было, пусть заходит невестка”, “Я тебя познакомлю с сыном того-этого, надо связями с детства обрастать”, “Не можешь или не хочешь учиться сам, найди умного дурака, кто сделает это за тебя, а лучше за нескольких – они платят тебе, ты три копейки платишь исполнителю, ничего личного, это всего лишь бизнес”.

Если бы не прилетевшие штрафы за превышение скорости, мне бы все легко сошло с рук. Батя сначала содрал три шкуры с водителя, требуя объяснений, куда он ездил в 11 вечера.  К слову, Михалыч меня не сдал, он всегда меня прикрывал, но после слов, что с него вычтут и сумму штрафов, и сверху “для профилактики”, я во всем признался сам.

Отец всегда воспитывал меня своеобразно. В этот раз урок послушания пришелся на мою печень, я думал выплюну ее. Классная история, да? Обхохочешься! Меня, 17-летнего пацана, пиздил отец, который ниже меня на две головы! Наполеон сраный.  Я так хотел ему ответить, снести его ухмылку поставленным хуком справа, но не мог. Не из уважения или почтения к старшим. Такой дичи в моей голове давно не было, по мне уважение зарабатывается поступками, а не цифрами в паспорте. Я сдержался из-за дичайшего страха за маму, он бы сто пудов выместил всю свою ярость на ней. Я не смог бы этого вынести – ей и без меня всю жизнь достается от него.

Мой отец – мина “забыстренного” действия, одно неосторожное движение, слово, встреча или взгляд мамы на случайного мужика, да хоть что – и мина взрывается, заваливая осколками побоев, оскорблений, наказаний, лишений все наше семейство и даже персонал. Единственная, кого такие взрывы пока обходили стороной, так это сестра. Но и ей не позавидуешь, каждый день жить в нашей семейке Адамс, бояться слово вставить, чтобы не огрести, видеть, как мать в слезах замазывает тонаком синяки, потому что стыдно перед персоналом – такое детство разрушает тебя изнутри, превращая в иллюзию живого человека. Ошибаться нельзя. Перечить нельзя. Показывать недовольство нельзя. Не улыбаться тоже нельзя.