Размер шрифта
-
+

На берегах Невы. На берегах Сены. На берегах Леты - стр. 14

Понятно, мои «кружевные» стихи пользовались у слушателей и в особенности у слушательниц несравненно большим успехом. Все они были ярыми поклонницами Лидии Лесной и Веры Инбер и, захлебываясь от восторга, декламировали:

                             Дама с тонким профилем ноги
                             выломала жемчуг из серьги… —

и тому подобный вздор. Из моих стихов им, как, впрочем, и мне самой, особенно нравилось:

                     Я сижу на сафьяновом красном диване.
                     За окном петербургская снежная даль.
                     И я вижу, встает в петербургском тумане
                     Раззолоченный, пышный и милый Версаль.
                     Все сегодня мне кажется странно и ложно.
                     Ты сегодня особенно страстен и дик,
                     И мне хочется крикнуть тебе: «Осторожно!
                     Ты сотрешь мои мушки, сомнешь мой парик!»
                     Электрический свет и узоры карниза,
                     Все предметы и люди чужие вокруг.
                     Я сегодня не я. Я сегодня маркиза. —
                     Не сердись на маркизу, мой ласковый друг.

Когда в начале февраля нас известили, что в следующую пятницу состоится лекция Гумилева с разбором наших стихов, не только вся литературная группа, но все мои «поклонники» пришли в волнение.

Гумилев на первой своей лекции объявил, что вряд ли наше творчество имеет что-нибудь общее с поэзией. Естественно, Гумилев и предполагать не может, какие среди нас таланты. И, главное, какой талант – я. Было решено удивить, огорошить его, заставить пожалеть о его необоснованном суждении. Но какое из моих стихотворений представить для разбора? Долго спорили, долго советовались. Наконец выбор пал на «Мирамарские таверны». Гумилев, как известно, любитель экзотики и автор «Чужого неба». Его не могут не пленить строки:

                                 Мирамарские таверны,
                                 Где гитаны пляшут по ночам…

или:

                                 Воздух душен и пьянящ.
                                 Я надену черное сомбреро,
                                 Я накину красный плащ…

Эти «Таверны», каллиграфически переписанные на большом листе особенно плотной бумаги, не мной, а одним из моих «поклонников» будут положены поверх всех прочих стихов. И Гумилев сразу прочтет и оценит их. Оценит их и, конечно, меня, их автора. В этом ни у меня, ни у других сомнения не возникало.

В ночь с четверга на пятницу я плохо спала от предчувствия счастья. Я радостно замирала, представляя себе изумление Гумилева.

Страница 14