На берегах Голубой Лагуны. Константин Кузьминский и его Антология. Сборник исследований и материалов - стр. 33

Роберт, если Вас не затруднит, прикиньте возможный списочек университетов, куда можно ткнуться с единоразовыми лекциями, я-то сам ничего не знаю, и куда сможете, порекомендуйте. Ваша рекомендация достаточно солидна, а что я могу – Вы знаете. Поэзия, проза, художники – в убывающем порядке, в каждом случае имен от 20-ти до 50-ти, с материалом (если выскребу из Израиля).

Словом, будьте мне, по возможности, папой. Я не Белинков[83], я так скоро не умру, мне еще прозу работать предстоит, да и другими заниматься, а характер у меня покладистый. Лекции же я могу читать по наитию, даже без материалов, и на самые разные темы. Тему можно заявлять, а я уже читать буду. Приходилось мне много читать по русскому изобразительному и прикладному <искусству> XVIII века, в бытность мою экскурсоводом, так что и это можно. Так сказать, Европа в России. Карл Росси и присные. Словом, я готов на всё.

Остаюсь искренне Ваш уездный поэт (от слова уезжать), Константин Кузьминский

Целую руки Лесли. Мышь и собака кланяются.

Вена, аугуста 26-аго,

хотэль цум Тюркен,

по следам Бахчаняна

Милый Вагрич и Вагричева жена!

Сим смею напомнить о своем существовании, а также о несуществовании заявленного портрета, я – пятый пиит[84] Санкт-Петербурга, Константин Константинович Кузьминский. Вагрич, я и в России много слышал о вашем нью-йоркском существовании, об успехах жены[85], о Мамлееве и о Лимоне. Такожды и о Худякове от Жарких. Но больше всего я был рад слышать о тебе. Потому что из всего окружения Лёна я люблю немногих. А многих не знаю. С тобой у нас тогда был толковый разговор, и я неоднократно тебя вспоминал. Но в Москву я категорический не-ездец. Не люблю. Люди там какие-то категорически озабоченные собственной гениальностью, и я был рад, что Мишка Шемякин меня тогда увез. Жалко только, что не повидались еще. А сейчас он меня, можно сказать, вывез. Я целый год героически сражался за Францию, в результате чего оказался в Вене. Не один ли чорт? Примчалась Сюзанна Масси, покудахтала, пообещала позаботиться обо мне, об жене и об моей борзой, и борзо умчалась по Европам. Прилетел Мишка, за три дня ознакомил меня со всеми венскими прелестями (за всю жизнь в стольких кабаках не был) и уехал в Париж готовиться к совместной работе. Так что я был встречен прекрасно, немножко обеспечен (по крайней мере, на жизнь в Вене) и смотрю с изумлением в будущее. В Штатах придется начинать с нуля, так я и так ноль (в европейском понимании). Гениальностью своей не льщусь, что же касается знаний, то их достаточно. Согласен быть поэтом с борзой при Толстовском фонде. Сам князь Теймуразь ею интересовался. В остальном туманно. Вывез я с полдюжины антологий и каталогов, да еще бумаг килограммов 10, но всё это в благословенном Израиле, откуда никак не получить. А пока только одна голова. И та сгодится. Но говорить можно только за себя, жаль. В Вене меня переводят, я застрял здесь из-за собаки, еще с 9 июля, но твой адрес только вчера дал пан Рогойскш, просил присовокупить приветы, к тебе он, кажется, питает особую симпатию, как, впрочем, и я. Меня интересует, взаимна ли она (то, что ты помнишь, я не сомневаюсь, не такой я человек, чтобы меня забыть, правда, я страдаю комплексом неполноценности). Меня интересует, как вы там устроились, связаны ли между собой. Мы тут с Володей Марамзиным обсуждали проблемы третьей эмиграции и нашли, что она лучше второй и не хуже первой. Кроме того, мы не оторваны (идейно) от тех, кто там. Поэтому надо воссоединяться. «Континент» был бы хорошей базой, если бы там прекратилась грызня. И чтобы уже бугай Исаич перестал стоять на рогах. Или бы обратил рога не в ту сторону. Нам же надобно контачить, како морально, так и творчески. Пишу сейчас роман-коллаж (не знаю, что это такое? но наверно) и прочу тебя в оформители. Сделал уже три печатных листа концентрированной прозы, работы еще приблизительно на полгода (понимаешь, я тут на досуге, в марте 74-го бросил пить – дошел, и ударился в работу: около 20 книг за истекший год!), а не вижу, кроме тебя, никого, кто мог бы. От высокого до низкого, где-то близко к моему учителю Веничке Ерофееву, но на звуковой основе. Этакий стернианский антироман. Тебя же люблю за юмор и трагизм. Самые серьезные вещи говорили шуты. Этим ты мне и близок. Если помнишь читанную мною «Вавилонскую башню» – это вариант романа, но поэтический. В прозе же можно спуститься еще ниже. Что и делаю. Мрак и процветание. Ассорти. Всегда называл себя эклектиком, но по образу Баженова и Гауди. Который знает всё. Словом, вопрос только в твоем интересе. Думаю, додумаемся. Сделаем. В Штатах я буду где-то после 15-го сентября. И там извещу. Воссоединимся. Рад, что и за кордоном есть хорошие люди.