Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела» - стр. 32

Я стала гулять по городу. Но не узнала его. Было в моём городе что-то, что отличало его от прежнего, времён моей юности. Не говорите только, что это я повзрослела, знаю. Дело не в этом. Есть вещи и места, остающиеся незыблемыми, сколько бы лет ни прошло с вашего расставания. Здесь не было ничего, что напоминало бы мне о прежнем Белграде. Ну, кроме стен, конечно. Хоть всё так же в небе сияло солнце, по улицам ходили другие люди. Нет, в тех же костюмах и с теми же лицами – но другие. Опасливые. Чванливые. Злые. Не было прежних, улыбающихся и пусть глуповатых, но родных мне до боли сербов. Были хитрые, жестокие, с больным светом в глазах.

Да, мы веками жили с турками бок о бок. Каждый из нас равно считал эту землю своей. Мы часто говорили – ещё тогда, когда я была маленькой, – что все мы вместе есть один народ, а власть наша – другой народ. Но историю и Бога не обманешь. Правда всегда останется правдой и, хоть поздно, а восторжествует. Тайное всегда станет явным, пускай даже потребуются для этого десятилетия и века. Добро победит зло, если даже ценой пирровой победы. Но так будет. Это закон, повлиять на который не в силах даже самый сильный захватчик. Для себя он знает – чужое никогда не станет твоим. Ты можешь забрать его силой, но пройдут годы – и тот, кто стоит у нас за спинами и летает над нами, заберёт его и отдаст тому, кому это принадлежит. Ведь не в руках человека порушить Божий промысел и внести сутолоку в Его планы. И потому гегемон, понимая внутренне, что конца не избежать – примеры всех древних империй говорят нам о том, – убеждает народ в обратном. Он питает его идеями войны и возможностью проживать на никогда не принадлежавших ему территориях. И, каким бы благородным ни был этот народ, пусть не сразу, но он соглашается – слишком уж заманчиво взять чужое, не заплатив.

Приехав в Белград уже взрослой, я поняла – мы жили в атмосфере обмана. Мы лгали самим себе, братаясь с турками и сидя с ними за одним столом. Это было явление временное и противное Господу. Человек Божьего промысла не ведает – и потому не знает, когда Ему станет угодно прекратить эту трагикомедию. Но то, что момент настанет – дело решённое.

Сейчас он настал. Войны, наглость турок, жадность паши, нетерпимость сербов, их воинственный от природы дух – всё это стало поленьями в костре, который незримо полыхал на улицах моего родного города.

Белград стал грязным, его словно бы пропитал дух беспорядка, являющегося неотъемлемой частью борьбы за свободу и независимость. Никогда не бродили здесь раньше бездомные животные, не было столько пьяных и злых людей, не воняло помоями, и не было столько жидкой грязи, которая, казалось, не успевает высыхать после дождей и хлюпает под ногами, несмотря на палящее солнце. И само-то оно, солнце, стало другим. Раньше оно грело, а теперь палило, словно бы желая сжечь ненавистных басурманских захватчиков.