Мятеж реформаторов. Заговор осужденных - стр. 29
По приговору Верховного уголовного суда осужден к лишению чинов и дворянства и к ссылке в каторжную работу на 20 лет. Высочайшим же указом 22-го августа повелено оставить его в работе 15 лет, а потом обратить на поселение в Сибири.
4
3 января 1826 года. Все было кончено.
Поручик Сухинов сидел, прислонившись спиной к холодной, обшитой нестругаными досками стенке погреба. Ему было холодно, но холод успокаивал его. Он знал, что будущего у него нет. У него теперь было только прошедшее.
Он смотрел в черную и плоскую темноту погреба и жил тем, что случилось час назад.
Когда он увидел эскадроны гусар на пригорке и два орудия, которые разворачивались стволами навстречу черниговцам, он понял, что это его последнее сражение. Он понял, что дело, ради которого они с Муравьевым трудились, проиграно и жить больше не для чего. Он ни секунды не верил, что гусары и артиллеристы присоединятся к ним.
Он видел теперь, в погребе, яснее, чем тогда, на зимней дороге, как Муравьев, ехавший сбоку колонны, спрыгнул с коня, вынул шпагу и, показывая ею, стал отдавать неслышные ему, Сухинову, приказания. Сухинов был с арьергардом.
Муравьев выслал стрелков на фланги и вместе с Бестужевым и братом Матвеем быстро пошел впереди колонны. И Сухинов понял, что Муравьев хочет под прикрытием огня стрелков взять орудия в лоб.
Потом беглым шагом идущая колонна заслонила Муравьева, началась пальба картечью, и уже когда полк рассыпался и побежал, кто-то крикнул, что Муравьев убит. После этого Сухинов бросил свои попытки остановить и построить солдат. Тем более что гусары уже шли на них галопом…
Потом он оказался на берегу озера, затянутого тонким льдом, и вступил на этот скрипящий и гнущийся лед вместе с несколькими солдатами. А у самой кромки гусары сдерживали коней, не решаясь пустить их на лед, и, ругаясь, кричали бегущим, чтоб они вернулись…
И вот теперь он сидел в погребе у какого-то мужика, который сразу же согласился его спрятать. А по деревне рыскали гусары.
Он был совершенно спокоен и понимал, что ждать больше нечего. Он сунул руку за борт шинели, достал пистолет, упер его в грудь слева.
Он нажал спуск. Курок лязгнул. Вспыхнул порох… Выстрела не было.
Он бросил пистолет. Посидел минуту неподвижно. Достал второй. Упер в грудь слева и нажал курок. Вспышка. Осечка.
Тогда он быстро встал и швырнул второй пистолет в солому, на которой только что сидел…
Остальных черниговских офицеров в это время привезли в Трилесы. Матвей Муравьев-Апостол писал потом: «В Трилесье нас поместили в корчму, приставив к нам караул из Белорусских гусар. У брата рана не была перевязана и нечем было перевязывать. Вещи наши, и белье, и прочее, расхищено гусарами.