Мятеж на окраине галактики - стр. 27
– Контролер выдал ему полный допуск, – рычал он, вот так же упрямо набычившись. – Никто в куклосе не имеет полного допуска. Значит, парень абсолютно здоров. Просто он ленится.
Его уверенность в непогрешимости Контролера и вообще любого Высшего и раньше была непоколебимой, а сейчас превратилась в манию. Но Аума сдавалась не сразу:
– Но ты же знаешь, что большая часть тех, кто был отравлен ядом Барьера, или умерли, или, в лучшем случае, стали Иждивенцами. А ведь мальчик получил очень большую дозу.
– Контролер выдал ему полный допуск!
На этой фразе очередной разговор Аумы и Торрея о будущем Уимона всегда и заканчивался. После чего Желтоголовый Торрей еще тяжелее нагружал мешок сына и безжалостно гнал его в леса с партией учеников. Всем своим видом показывая, что уж на этот-то раз он совершенно не намерен позволять сыну лентяйничать. Но стоило ему на первом же привале увидеть покрасневшее и покрытое разводами пота лицо сына, как вся его решимость улетучивалась.
Уимон опустился на траву и вытянул гудящие ноги. Несмотря на свой юный возраст, он научился хорошо понимать людей. Особенно взрослых. Сверстники зачастую и сами не очень-то знали, чего им хочется. Со взрослыми было легче. Но было и непонятное. Уимон относил это к своему пока еще недостаточному знанию некоторых особенностей взрослой жизни. Вот, например, почему Нумр так бесится, когда Сган делает Лии очередного ребенка? И зачем он так часто занимается с Лией тем же самым, если никаких детей у Лии от него не будет? Их единственный ребенок прожил только восемь недель. А когда осенью Лия понесла в Енд высушенную ручку своего малыша, чтобы сделать анализ тканей, то выяснилось, что Контролер запретил Нумру участвовать в линии размножения. Так что весь этот труд, после которого с Лии и Нумра ручьями тек пот, казался мальчику абсолютно бессмысленным. Но Нумр и Лия отчего-то занимались этим считай каждый день.
– Уимон, смотри, двулистник. – Тарвес подскочил к нему и с размаху шмякнулся на свой сухопарый зад, даже не поморщившись от гулкого удара.
За последний год он изрядно вытянулся и раздался в плечах. Когда они стояли рядом, Тарвес возвышался над приятелем почти на две головы. Уимон частенько ловил на себе его покровительственные взгляды. Но мальчик относился к этому философски. В конце концов Тарвес оставался единственным из всех детей куклоса, кто не шептался и не хихикал у него за спиной. Никто не рисковал слишком уж задевать лучшего приятеля самого сильного мальчика куклоса.
– Уимон, да ты что, заснул?
Мальчик улыбнулся приятелю: