Мясной Бор - стр. 161
Беляков развел руками.
– В трибунал еще не передали? – спросил Шашков. – И то хорошо… Ладно, приведи мне засоню, хочу на него поглядеть.
Когда Беляков вышел распорядиться, Александр Георгиевич вздохнул, покачал головой, достал из левого кармана листочки, вырванные из школьной тетрадки в клеточку. Это было письмо Ларисе и детям. Он написал его еще позавчера и до сих пор не мог отправить. Когда выдавалась свободная минута, вновь прочитывал письмо, будто разговаривал с близкими, дописывал фразу-другую.
Привели Кружилина.
– Садитесь, – предложил ему, улыбаясь, Шашков. – Как нога? – «Большое, видать, начальство», – подумал Олег, рассмотрев ромб на воротнике его гимнастерки.
– Пока болит, товарищ комбриг, – ответил Кружилин, почувствовав неожиданную расположенность к этому человеку с залысинами и тронутыми сединой висками. – В дурацком я положении…
– Это верно, – согласился Шашков. – С одной стороны, вроде бы и анекдот, а с другой… Впрочем, с анекдотом покончено. Я ознакомился с вашим делом и прекращаю его. Сколько вам времени надо на поправку?
– Да я ведь здоров, товарищ комбриг! Хоть отсюда в бой…
– Я не комбриг, а майор государственной безопасности, товарищ Кружилин. Мое звание соответствует в армии генеральскому. Фамилия – Шашков, зовут – Александр Георгиевич. О вас знаю все. А в бой… в бой вы пойдете, старший лейтенант, когда подлечите ногу и получите от меня задание. Вы любите стихи?
– В каком смысле? – недоуменно глянул на Шашкова Олег.
– Подвох ищете? – сощурился, сохранив улыбку, Александр Георгиевич. – А без всяких смыслов. Любите или нет?
– Люблю, – ответил Кружилин.
– И я тоже, – сказал Шашков. – Стихи – это лучшее, что может произвести человеческая душа. Помните что-нибудь наизусть?
– «Под небом мертвенно-свинцовым, – тихо проговорил Кружилин, – угрюмо меркнет зимний день, и нет конца лесам сосновым, и далеко до деревень. Один туман молочно-синий, как чья-то кроткая печаль, под этой снежною пустыней смягчает сумрачную даль».
– Грустно, но хорошо, – сказал после небольшой паузы Шашков. – Сами написали?
– Что вы, – улыбнулся Олег. – Это Иван Бунин.
– Я знал, что он и стихи писал, а вот слышу их в первый раз. Что-нибудь еще можно? Вы хорошо читаете, Кружилин.
– Тогда вот это… «Курган разрыт. В тяжелом саркофаге он спит, как страж. Железный меч в руке. Поют над ним узорной вязью саги, беззвучные, на звучном языке. Но лик сокрыт – опущено забрало. Но плащ истлел на ржавленной броне. Был воин, вождь. Но имя смерть украла. И унеслась на черном скакуне…»
– Молодец, – сказал, покачав головой и поджав губы, Александр Георгиевич. – И вы, Кружилин, и Бунин. Как точно написано!..