Мы все в этом мире пришельцы! - стр. 4
Сложнее пришлось привыкнуть к новому режиму сна. Ночью я старался не спать, а ходить по коридору отделения, надоедать «космически-сумасшедшими» разговорами о Вселенной дежурным сестрам. Днем тем более не ложился. Но спать-то было нужно, и выход нашелся: я научился перебиваться сном так – час под утро в своей кровати, затем, выходя с сигаретой посидеть на лавочке госпитального парка, спал с открытыми глазами по несколько минут, пока истлевающий окурок не начинал обжигать пальцы. Выдаваемое снотворное, конечно, попадало только в рот, а затем в унитаз или в окно. Но несколько раз из-за более строгого контроля пришлось таблетки и микстуру проглотить. Как удалось перебороть до одури душивший меня сон и слабость – не ясно до сих пор!
Пару раз в неделю меня водили на энцефолограммы. Оказалось, что токами в собственном мозге тоже можно управлять. В эти минуты я представлял себе самые безобразные картины собственно сочиняемых книг ужасов, и врач после процедуры всегда соболезнующе советовала постараться бросить курить, читать, думать и стараться больше спать.
В первые три недели, которые я провел в нейрохирургии, врачи, как мне кажется, ничего не подозревали о моей симуляции. И даже рискуя моей двигательной функцией, которой можно было лишиться в результате их исследования, все же взялись делать рентгеновские снимки головного мозга при помощи контрастного вещества, загоняемого в шейную артерию, ведущую кровь к голове. Врачи подозревали самое страшное – опухоль в головном мозге. На процедуру я согласился, так как совсем не подозревал насколько это опасно и больно, тем более что отступать было нельзя. Поставленная цель уже управляла моими поступками, доказывая лишний раз, что идея – самая сокрушительная стихия.
Меня попросили раздеться донага, уложили на больничный стол-коляску, отвезли в стерильную операционную, где переложили на специальный стол, крепко привязав к нему ноги, руки, торс. Осознав собственную беспомощность и безысходность, я осмотрелся: рядом стоял устрашающий своими размерами рентгеновский аппарат. Вокруг собрались несколько врачей и медсестер. Опытный нейрохирург, огромного роста, весомой комплекции и добрейшего облика, как я звал его в тайне Дядя Володя, обколол мне шею, делая анестезию, и взяв длинную и толстую иглу начал вводить в тело над ключицей, отыскивая шейную артерию. Когда, по его мнению, я был готов к впрыскиванию контрастной жидкости, к игле присоединили пластиковую прозрачную трубку и огромный шприц на пол-литра минимум, заполненные контрастом. До этого момента все происходило чинно, по-человечески, морально терпимо для пациента, то есть для меня. Теперь же возникло некоторое напряжение. Дядя-Володя попросил меня крепко сжать зубы и не открывать рот ни при каких ощущениях, а кроме этого – ни в коем случае не шевелиться.