Мы не твои - стр. 16
Больно мне надо слышать то, что он думает! Как будто я не знаю, что они тут все обо мне думают! Что я избалованный пацан, без чести и совести!
А я… я такой и есть.
Несколько дней ко мне приходит другая медсестра. Я начинаю чувствовать. Отличать. Другая. Холодная, строгая.
Не грубая, нет – ха, попробовали бы они тут быть грубыми со мной! Просто… другая.
И я не выдерживаю.
– Где Надежда?
– Какая Надежда?
– Только не говорите мне, что не было тут маленькой сестры, которую Надя звать!
– Их тут две. Вам какая нужна?
Чёрт! Готов сорваться! Я откуда знаю, какая?
– Одна высокая блондинка, а вторая… маленькая, рыженькая, некрасивая… ой… простите.
– Что? Вдуплила, что я слепой?
– Извините. Ну вот две Нади у нас.
– Которая… некрасивая, – почему так сказал, сам не знаю. – у нее голос еще… такой…
– Да, точно. Голосок у нее приятный. У нас пациент есть, лежачий, так он ее просит просто приходить и разговаривать, петь ему.
– Мне зачем эта информация?
– Надюшка на сессии. Завтра выйдет. Сказать, чтобы зашла к вам?
– Не надо.
Зачем она мне? Некрасивая, маленькая… с таким голосом, который как ручеек журчит?
Не нужна она мне. Никто не нужен. Я мёртв. Просто свой ад я отбываю на земле.
– Добрый день. Как у вас дела?
Пришла! Почему внутри все стало плавиться?
Еще не хватало…
***
Я ее еще не раз прогонял. И не только ее. Всех.
Устраивал голодовки. Скандалы.
Только терпеливый доктор Товий приходил, устраивал мне разнос.
Потом пришел Тамерлан. Живой.
Я ведь в какой-то момент подумал, что я и его тоже…
В него стреляли, на следующий день после свадьбы. После свадьбы с невестой, которую ему подсунули благодаря мне.
В какой же мутной и грязной истории я участвовал! Просто… словно в дерьме искупался. Даже нет. Просто сам превратился в абсолютное…
Ничтожество. Грязь. Мерзость.
Вот кто я.
И зачем мне лечиться? Зачем вставать на ноги?
И зрение восстанавливать, зачем?
Мне и так плохо! А если я опять стану нормальным – будет еще хуже. Тогда я буду все время ждать, когда же… когда меня снова настигнет кара господня?
Ведь не может же быть так, что я прощен?
Да, Тамерлан простит, наверное. Но Тамерлан не всевышний.
И мать простит, за то, что отец умер, узнав о том, что меня взорвали. Уже простила. Ей главное, что я живой!
Пусть такой. Получеловек. Но живой. – Ильяс, – Тамерлан говорит со мной довольно жестко, не делая скидок на мое состояние, – хватит уже играть в глупого мальчишку. Ты мужчина. Веди себя достойно.
Достойно? Это как? Видимо, я не умею.
– Я сказал, что не хочу ничего, брат. Я не буду вставать на ноги. И глаза свои я трогать не дам. Это мое решение. Ясно?