Мы начинаем в конце - стр. 41
– Помочь хочешь? – Винсент отвлекся от работы, уселся на крыльце в обнимку с недоошкуренной доской. Свободную руку он протянул Дачесс.
– Была охота тебе помогать.
Он снова занялся ошкуриванием. Дачесс прислонила велосипед к забору и сделала несколько шагов по дорожке.
– Может, попить тебе принести? Или еще что-то надо?
– Ты – чужой.
Она заметила: когда Винсент Кинг тянет руку, из рукава футболки выныривает татуировка. Текли минуты. Винсент работал, Дачесс наблюдала.
Минут через десять она подошла еще чуть ближе.
Винсент снова прервался.
– Ты его знаешь – в смысле, мужчину, который приезжал той ночью?
– Он так на меня смотрит, будто насквозь видит.
– Часто он бывает у вас?
– В последнее время что-то повадился. – Дачесс отерла пот со лба, да не ладонью, а всем предплечьем, с размаху.
– Хочешь, я Уоку скажу?
– От тебя мне ничего не надо.
– Тебе есть к кому обратиться, кроме Уока?
– Я – вне закона; у меня в предках сплошные бандиты.
– Я дам тебе свой телефон. Позвонишь, если этот тип снова заявится.
– Даллас Студенмайр за пять секунд уложил троих. Я – его наследница – уж как-нибудь справлюсь с одним.
Дачесс помялась с ноги на ногу, почувствовала, что сильно тянет бедро; подошла наконец к дому и села на нижнюю ступень крыльца. Винсент Кинг сидел пятью ступенями выше.
В очередной раз он вернулся к работе. Сгорбленная спина, размеренные движения, рука ходит вперед-назад, вкусно шуршит по дереву наждачная бумага. Дачесс взяла занозистый чурбачок и обрывок наждачки, тоже занялась ошкуриванием.
– Почему ты не продашь дом? Он же старый!
Винсент стоял на коленях, будто паломник перед святыней.
– Говорят… в смысле, я слышала в закусочной у Рози – что тебе за эту лачугу дают целый миллион. Ну или не знаю сколько – кучу денег, в общем. А ты упираешься.
Винсент глядел куда-то мимо дома, причем так долго, что Дачесс начала подозревать – а не видит ли он там нечто ей недоступное?
– Этот дом построил мой прадед. Когда Уок привез меня… ну оттуда… – я буквально выдохнул. Не весь Кейп-Хейвен перестроили, перекроили, думаю; кое-что знакомое осталось. Я сейчас не только о курортниках, от которых плюнуть некуда; нет, не только о них… – Винсент помолчал, будто у него иссякли слова и мысли. – Тогда… давно… я не был отпетым мерзавцем. Вспоминаю и вижу: тот парень – не законченный выродок.
– То тогда, а то теперь.
– Знаешь, тюрьма гасит любой свет. А этот дом… он будто костерок. Маленький такой, слабый – а все же горит и греет. У меня другого костерка не будет. Затопчу этот – останусь в полном мраке и не увижу больше…