Мы из Тайной канцелярии - стр. 39
— Неужто моя тётушка чего-то натворила? — удивился Алунтьев. — Да полноте вам, должно быть произошло недоразумение. Не могла Анна Петровна набедокурить до того, чтобы по её душу прибыли аж из Тайной канцелярии. Какие в её годы могут быть преступления?!
Иван, вдохнув, поведал племяннику Анны Петровны о случившемся. Это было то самое тайное, которое скоро могло статься явным. Разумеется, Елисеев ни слухом ни духом не обмолвился о колченогом похитителе Митридата.
Внимательно выслушав рассказ, Алунтьев хмуро сдвинул брови и произнёс:
— Моя тётушка была всецело привязана к Митридату. Между нами, мне кажется, что Анна Петровна любила кота гораздо сильнее, чем своих родственников.
— И много ли у неё родни?
— Увы, почти никого не осталось. Из ближайших, пожалуй, что я один, — сокрушённо признался Павел Семёнович.
В это мгновение до них донеслось очередное всхлипывание Анны Петровны:
— На кого же ты меня оставил, Митридатушка?! Зачем покинул?!
Щека Алунтьева предательски дёрнулась.
— Тогда, может, войдёте в дом и утешите вашу тётушку, — предложил Елисеев, чтобы не усугублять страдания нового знакомца. — Боюсь, что моя спутница с этим не справляется.
— Сей же момент. Только позвольте полюбопытствовать: а кто ваша спутница?
— Екатерина Андреевна Ушакова, штац-фрейлина.
— Неужели?! Что, дочь самого… — Брови Алунтьева взлетели от удивления.
— Да, дочь их сиятельства графа Ушакова.
— Всё понятно, сударь. Тогда поспешу к ней на поддержку. Пусть я никогда не заводил себе ни котов, ни кошек, но чувство потери мне прекрасно знакомо. Был рад нашему знакомству. — Павел Семёнович перед прощанием заключил ладонь Елисеева в дружеское рукопожатие, а затем вошёл в дом.
Плач Анны Петровны сразу утих. Появление племянника подействовало на старушку благотворно.
Выждав для приличия ещё несколько минут, Иван тоже решил войти, надеясь, что теперь его точно не выгонят — постесняются Павла Семёновича. Кроме того, имелся и предлог: юноша хотел поговорить со старушкой о колченогом. Вдруг этот хромой ей известен. Тогда поиски можно будет считать законченными.
И тут его будто молнией поразило. Иван вспомнил тот миг, когда Алунтьев прощался с ним на пороге, его рукопожатие, слова о том, что он никогда не заводил себе ни котов, ни кошек. И при этом на его правой руке были отчётливо видны свежие царапины. Иван был готов съесть свою треуголку, если эти «украшения» не достались Алунтьеву от кошачьих когтей. Конечно, на Митридате свет клином не сошёлся, мало ли в Петербурге других котов, но зародившееся подозрение разгоралось костром.