Мы из Тайной канцелярии - стр. 28
— Христом-богом клянусь, так и сделаю, — затряс головой Хрипунов. — А я добро помню, и то, что выручить меня хотите, не забуду вовек.
Хрущов принял его неласково. Даже сквозь закрытые тяжёлые двери секретарской было слышно, как бранится и топает ногами Николай Иванович. Разве что стёкла в окнах не дрожали.
Все бывшие в тот момент в присутствии канцеляристы, вскинув головы, вслушивались в громы и молнии, которые метал секретарь в нерадивого подчинённого. Наконец, отбушевало. Наступила тишина.
Иван вскинул голову. Возле их конторки стоял Хрипунов, комкая в руках мужицкий колпак.
— Обошлось, — умиротворённо произнёс он.
— Совсем-совсем обошлось? — спросил Елисеев.
— Можно сказать, что совсем-совсем. Одной трети жалованья за сей год лишили, да велели десять плетей всыпать в назидание. Пойду к кату договариваться, — подмигнул Хрипунов и ушёл.
— Зачем ему с катом договариваться? — спросил Елисеев у Турицына.
Тот засмеялся.
— А как иначе?! Рукомесло палаческое — особое. Любое наказание так повернёт, что оно каким хочешь боком выйдет. Кат, коли будет у него такое желание, детину навроде Федьки с десятка ударов до смерти запорет. А может так всыпать, будто и не били вовсе, а токмо погладили, хотя любой, кто экзекуцию сию узрит, посчитает, что лупили со всей силы, ажно мясо по углам летело.
Смотреть экзекуцию выгнали всех свободных канцеляристов. Как сказал Хрущов — в назидание. От стыда подальше «вразумляли» не на улице, а в нарочито отведённых покоях, без лишнего глазу.
Хрипунов обнажился по пояс, лёг на широкую лавку, закусил зубами нарочито изготовленную палку. По ухмылке на Федькиной роже Ивану стало ясно — с катом они сговорились.
Пришёл заплечных дел мастер Максимка Окунев — палач бывалый, многоопытный, разодетый, будто боярин. Вытащил из ушата с водой плётку о двух хвостах, повертел-покрутил в руках, проверяя справен ли инструмент.
— Жги, не тяни душу, — велел присутствовавший при наказании секретарь Хрущов.
Зрители инстинктивно подались назад. Свистнула, рассекая воздух, плеть. Дёрнулся, замычал Хрипунов, на голой веснушчатой спине его появились первые кровавые отметины.
Иван сам не понял, как зубами заскрипел: хоть не его били, но даже смотреть было больно.
— Поделом разбойнику. Жги ещё! — приказал развеселившийся Хрущов.
Кат вошёл в раж, взмахнул рукой. Ударил плетью, потом ещё и ещё. Задрожал, застонал от боли наказуемый.
— Четыре было, шесть осталось, — отсчитал секретарь.
Плеть с резким шлепком впечаталась в кожу, обагрилась кровью.
— Пять. Лупи, да покрасивше.
Максимка вскинулся, ударил по-хитрому, с вывертом. Федька от боли выпучил глаза и ненароком выронил изо рта палку. Иван подобрал её, помог несчастному снова закусить «кляп». Тот благодарно кивнул.