Мы из Коршуна - стр. 10
– Это условно, – отвечал Славка. – Вот вам я не могу соврать, а другим совру. У вас я бы и самую дорогую вещь не украл, а у старика слямзил никому не нужные марки.
– А как ты мерзок был в тот момент, когда лез в раскрытое окно, трусливо лез, бесчестно!
– Я просто из интереса лез, – угрюмо сказал Славка. – Марки мне не нужны.
– А если бы вместо марок на столе лежали деньги?
Славка пожал плечами и не ответил. Он и в самом деле не знал, как поступил бы тогда.
– Ты пойми, дурак этакий, в жизнь ведь вступаешь. С чем сейчас войдешь, то при тебе и останется: пойдешь ли широкой дорогой, с хорошими людьми бок о бок или будешь в темноте блукать, крутить закоулками…
Славка молчал.
– Ты вот говоришь, что просто из интереса лез… Ну, а представь себе, если все начнут ради интереса тащить друг у друга. Что из этого получится?..
Кончился лес. Перед глазами раскинулась однообразная поляна. Трошка бежал уже вдоль крутого, обрывистого яра. На реке шла горячая, полнокровная жизнь. Плыли баржи, груженные лесом и гравием. Шли пассажирские пароходы. На песчаной косе противоположного отлогого берега работала бригада рыбаков. Было видно, как под навесом повариха в белом халате накрывала столы для обеда. Один рыбак крутил ручку деревянного барабана, на который наматывалась бечева невода, и полукруг белых поплавков, лежавших на воде, суживался и все ближе и ближе подходил к берегу.
Но вот дорога повернула в сторону от яра, и навстречу поднялись приземистые домики окраины Брусничного. Поехали по широкой пустынной улице.
– Вот здесь, – сквозь зубы сказал Славка.
Федор Алексеевич пошевелил вожжами, и Трошка понял – свернул в открытые ворота.
– Посиди пока, – сказал Федор Алексеевич, бросая вожжи Славке на колени. Затем поднялся на крыльцо.
Дверь в дом оказалась незакрытой. Он вошел в просторную, грязную кухню, наполненную запахом жареного лука, картошки, пареной брюквы. У плиты суетилась старуха.
– Здравствуйте, бабушка, – громко сказал Федор Алексеевич.
Старуха проворно обернулась, убрала под черный платок выбившиеся седые пряди волос. Лицо ее было моложавым и даже румяным. Она приветливо поздоровалась, как ружье к ноге, опуская кочергу, смахнула передником пыль с крашеной лавки, пригласила гостя сесть.
Через несколько минут Федор Алексеевич узнал, что дом этот принадлежит молодому доктору Павловскому, который уехал в Москву на курсы усовершенствования врачей, забрав с собой жену и сына. А старушка работала у Павловских няней. Зовут ее Еремеевной. В одной комнате этого дома живет прежний его хозяин – больной, одинокий старик Федоренко. Лет пять назад разбил его паралич – он потерял речь, отнялись ноги и руки. За больным стариком ухаживала она из жалости. Думала, за это и к ней на старости лет кто-нибудь милосердие проявит. Еремеевна получала пенсию Федоренко, кормила его и по совету доктора Павловского в комнате больного целыми днями держала окно открытым.