Мы - стр. 39
В своем обычном стиле, командно-запугивающем, я пытался с маниакальной оживленностью приободрить Конни; щебетал без перерыва, как утренний диджей, беспрестанно названивал ей с работы, старался при любой возможности обнять и ласково чмокнуть в макушку. Пустые сантименты – неудивительно, что она была грустная, – вперемежку с короткими приступами ярости, когда, оставшись один, я от бессильной злобы бил кулаком в стену, потому что ничем не мог ей помочь. Да и себе тоже, потому как и я имел право на собственное чувство вины и горя.
Можно было бы ожидать, что там, где не справился я, помогут ее многочисленные верные друзья, но куда бы мы ни бросили взгляд, повсюду видели младенцев или карапузов на руках, и оба находили выставленную напоказ родительскую гордость почти невыносимой. В свою очередь, наше присутствие, видимо, смущало новоиспеченных родителей. Конни всегда пользовалась огромной любовью, всегда была популярна и весела, но случилось несчастье… и люди, казалось, были им оскорблены, особенно когда оно уничтожало их собственную радость и гордость. Поэтому, ничего не обсуждая, мы спрятались в своем маленьком мирке, где и жили тихонько сами по себе. Гуляли, работали. По вечерам смотрели телевизор. Пили, быть может, излишне много, но не по той причине.
Разумеется, я считал, что другой ребенок мог бы стать нашим спасением. Я знал, что Конни жаждет снова забеременеть, и хотя мы не потеряли нашей любви и в некотором отношении даже стали еще ближе, все оказалось не так просто. Стресс и напряжение, связанные с попытками завести ребенка, описаны в литературе много-много раз. Под влиянием того, что произошло… в общем, не стану вдаваться в детали, только скажу: злость, вина и горе – плохие афродизиаки, и наша сексуальная жизнь, когда-то такая счастливая, переросла в угрюмое чувство долга. Она перестала доставлять удовольствие. Как, впрочем, и все другое.
Значит, Париж. Возможно, Париж весной нам поможет. Банальность, я знаю, и теперь, морщась, вспоминаю, сколько усилий мне стоило, чтобы сделать ту поездку идеальной; перелет первым классом, цветы и шампанское в номере отеля, сверхмодный и дорогой ресторан, где мне удалось заказать столик, – все это еще в эпоху до Интернета, когда организация подобной поездки требовала докторантуры, не меньше, а также губительных для нервов телефонных разговоров на языке, которого, как мы выяснили, я не знал и не понимал.
Но город был прекрасен в начале мая, как ни странно, мы бродили по улицам в наших лучших нарядах и чувствовали себя как в кино. Днем мы побывали в Музее Родена, затем, вернулись в отель и пили шампанское, едва уместившись в крошечной ванне, а потом, хмельные, пошли в ресторан, который я заранее разведал, во французском стиле, но ненарочитом, спокойном, со вкусом. Не помню все, что мы говорили, зато помню, что ели: цыпленка с трюфелями под кожицей, какого мы никогда прежде не пробовали, и вино, выбранное наугад, оказавшееся таким вкусным, что вообще на вино не походило. Все еще пребывая в том сентиментальном фильме, мы держались за руки, протянув их через стол, а потом вернулись в наш номер на улицу Жакоб и занялись любовью.