Размер шрифта
-
+
Мужик ласкает даму - стр. 11
А что за счастье, скажем, разгрести муру
Слежалых дней
И синими ночами
Дышать и думать: “Надо же, умру!..
Песок ли желтый, продают ли сок,
Умру, умру!..”
И до конца смириться.
И вдруг услышать тихий голос:
– Нет.
– Ну как же, нет? На свете все до срока.
И долго-долго это “нет” опровергать,
Внутри себя сжимаясь, как пружина.
И вновь услышать: “Бойся пережима!”.
И распрямиться вдруг и напрочь вытолкнуть
беду,
Попутно дав толчек надеждам, радости, труду
Острейшим пониманием того, что все
опровержимо.
Все в равной степени незыблимо и все
опровержимо:
И “да”, и “нет”,
И “буду”, и “уйду”.
Большой человек-гражданин
Жил на свете большой Человек-Гражданин.
Был он больше всего,
Что приходит на ум для сравненья.
Больше гор-городов,
Больше самых бескрайних равнин,
Больше вечной Земли.
Но не больше Любви и Терпенья.
Был он меньше того и другого,
Как мы меньше жилья своего.
Как мы меньше своих
Самых крохотных Родин.
Потому-то Любовь
Была правдой и домом его.
А терпенье – свободой и Родиной.
Там он умер
И там похоронен.
Кто с годами, в те веси войдя,
Холм увидит простой,
Крест на этом холме
Или куст – знак сиротской юдоли,
Пусть измыслит молитву
С той неистовой, чистой, от огромности злой
высотой,
Без которой не знать нам
Ни надежды, ни правды, ни воли.
Разговор с шестой заповедью
Ночь остра, как бритва. День гудит, как ринг.
Что ж твоя молитва: “Мартин Лютер Кинг”?
Что ж поперек горла в эти сны прогиб?
В исполненье черном это ты погиб.
Беды инвалиды, радость инвалид…
Бедное залижем, богатое болит.
Вот любовь-калека. Руки, ноги есть.
Но на срыве века обломило честь,
Суть скрутило в дулю – неба не вдохнуть.
А всего-то пулю кто-то принял в грудь.
А всего-то где-то, свет гася во лбу,
Сучий прах пророку прокусил судьбу.
А всего-то (смаху шилом в третий глаз)
Где-то новый Сахаров спущен в унитаз.
Никакою памятью не отмоем хлеб.
Где идущий падает, там наш общий склеп.
Уберите брата! Я пуляю в свет
Из обреза правды ошалелых лет.
Ой, ты поле мести! Властный зов трубы.
Но черны все вести, все дома – гробы.
И несется-катится все одно и то ж:
– Жизнь священна каждая. Остальное ложь.
Меч рука сжимает – правде не взойти.
Всякий меч сжигает семена в горсти.
И несется строгое, сея свет и страх:
– Все равны пред богом. И раб его, и враг.
Не убий!
Повязаны.
О, родящий жизнь,
Что ж нам делать, господи? Пуповину грызть?..
Боль моя святая, в горный мир тропа,
Заповедь шестая, что ж ты так слепа?
Что ж ты не даешь мне над собой взойти?
Страница 11