Мужчины не ее жизни - стр. 107
– А-а, так вы едете этим путем… – шепотом сказал он.
– Почему вы шепчете? – спросила его Эффи.
На Джин-лейн миссис Маунтсьер была вынуждена притормозить и двигаться с черепашьей скоростью. Вся улица была закидана бумагой, висевшей и на живых изгородях. Миссис Маунтсьер вела машину, а вокруг нее кружились клочки бумаги. Один лоскут прилип к лобовому стеклу. Миссис Маунтсьер решила было остановить машину, но Тед сказал ей:
– Не останавливайтесь! Включите дворники.
– Вот вам и разговоры о трудных пассажирах… – заметила Эффи.
Но, к облегчению Теда, дворники сделали свое дело, и оскорбительный клочок улетел прочь. (Тед успел разглядеть подмышку миссис Вон – рисунок был из самого срамного ряда: она лежала на спине, закинув за голову скрещенные руки.)
– А что это такое? – спросила Глори.
– Наверно, чей-то мусор, – ответила ее мать.
– Да, – сказал Тед. – Чья-то собака залезла в мусорный бачок.
– Ужас какой, – заметила Эффи.
– Кто бы это ни сделал, его нужно оштрафовать, – сказала миссис Маунтсьер.
– Да, – согласился Тед. – Даже если правонарушитель – пес, нужно оштрафовать пса!
Все, кроме Эффи, рассмеялись.
Когда они приблизились к концу Джин-лейн, веселенький хоровод бумажных обрывков обстал двигающуюся машину; впечатление было такое, будто разодранные свидетельства унижения миссис Вон не хотят отпускать Теда. Но наконец они повернули за угол, и перед ними оказалась чистая дорога. Тед ощутил прилив безумного счастья, хотя и не предпринимал никаких попыток выразить его. На него снизошел редкий момент рефлексии – почти библейская мудрость обуяла его. Вспоминал ли он о своем незаслуженном спасении от гнева миссис Вон, наслаждался ли пьянящим обществом миссис Маунтсьер и ее дочери, всеподавляющая мысль, словно литания, неизменно пульсировала в его мозгу. Снова и снова, опять и опять: похоть порождает похоть, похоть порождает похоть. В этом-то и было самое захватывающее.
Авторитет письменного слова
Историю, которую Эдди рассказал Рут в машине, она запомнила навсегда. Если она хоть на секунду забывала о ней, ей было достаточно взглянуть на шрам, на всю жизнь оставшийся на ее правом указательном пальце. (Когда Рут перевалило за сорок, шрам был таким маленьким, что увидеть его могла только она сама или тот, кто знал об этом шраме, – тот, кто искал его на ее пальце.)
– Жила-была маленькая девочка, – начал Эдди.
– И как ее звали? – спросила Рут.
– Рут, – ответил Эдди.
– Хорошо, – сказала Рут. – Давай дальше.
– Она порезала пальчик о битое стекло, – продолжал Эдди, – и из пальчика потекла кровь. Кровь все текла, текла и текла, Рут даже представить себе не могла, что у нее в пальчике столько крови. Она подумала, что кровь, наверно, притекает откуда-то из другого места, из остального ее тела.