Мужчина и его женщины - стр. 19
Дудак решил воспользоваться Чайным домиком в корыстных целях. Была у него одна странность. Даже две. Точнее – три.
Опишу кратко:
Он обедал исключительно тушеной свининой. По нынешним временам – это замечательно, ибо невозможно заподозрить в исламизме человека, употребляющего в месяц половину свиной туши (примерно).
Однако девчонок это раздражало. "Опять жрёт! – изумлялась бухгалтер Галя. – Гремит ложкой, как извозчик лопатой!"
Дудак вспарывал ножом банку тушенки и выедал содержимое ложкой. Закончив, облизывал ложку и прятал её в ящике стола.
Засим трапеза не оканчивалась. Она переходила в странность номер два.
В общем платяном шкафу Дудак хранил цигейковую куртку. После обеда он распахивал настежь окно (презирая зимние холода), надевал тёплую куртку и садился в кресло (офисное, на колёсиках).
Засыпал почти мгновенно. Закидывал голову… и храпел… храпел… рот во сне приоткрывался…
"Я не могу на это смотреть!" – жаловался художник Андрей Бузина.
Художник забирал кружку и выходил из Чайного домика.
"Почему?" – спрашивал я. Мне было забавно, чем дело окончится.
"Хочется взять бритву, – признавался Бузина, – и чиркнуть по горлу! Он меня провоцирует! Будет тёмную половину моего сознания. Кормит чёрного волка моей души. К тому же у него пахнет изо рта!"
"У волка?"
"У Дудака!"
"Чем?"
"Ясно чем. Свининой. Не палтусом же?"
Все понимали, что долго он не продержится. Не хватит огневой мощи. Дудак умудрился сплотить против себя всю женскую половину коллектива, а значит, был обречён на поражение. Ступил на скользкий путь, как пионер, укравший в супермаркете поллитру. И пионерская организация, и родители, и охрана магазина редкостно едины в своём осуждении.
Исчез Дудак незаметно. Словно испарился. Исчезла из шифоньера куртка, в столе осталась солдатская алюминиевая ложка. Неделю в Чайном домике держался запах тушенки, потом ликвидировался и он.
Рабочее место Андрея Бузины располагалось напротив стола Александра Раевского. Бузина что-то рисовал. По графическому планшету скользило перо. Художник щурился, и время от времени отклонялся назад, оценивая нарисованное. Брезгливо хмурился.
– Тихон разводится, – произнёс в пространство.
– Опять? – уточнил Раевский.
– Опять, – подтвердил Бузина. Перо заметалось по планшету (Бузина штриховал фон), глаза превратились в щёлки.
– Зачем?
– Ясно зачем. Чтобы не жить вместе. Не видеть каждым утром эту мымру.
– Вот новости! – ретиво откликнулся Раевский. – Они и так живут в разных квартирах! Четыре остановки разделяют… – хотелось сказать "супружеское ложе", но это было бы бестактно.