Муж-озеро - стр. 41
Вдруг сквозь порывы метели танюшины уши различили новый звук. Не успела она подумать, что он похож на крик, как он стал осязаемым. Крик тряс ее, колотил, бил ладонями по лицу, тер щеки. Он становился все громче и все больнее. Она даже попыталась поднять руки, чтобы защититься от него. Крик прорвал стену мглы, и стал словом «Танюша». Танюша сделала усилие, чтобы посмотреть на него, но не смогла: ресницы смерзлись, веки не открывались. Но тот, кто знал ее имя, настойчиво стучался снаружи. Наконец, глаза открылись, и Танюша увидела такое же лицо, как и у нее – с заиндевевшими бровями и ресницами. Над губами тоже была изморозь – значит, там должны быть усы, почему-то подумала она. Она попыталась что-то сказать, но вышло лишь жалобное мычание. А Ион тем временем тер и тер ее лицо, обнимал за плечи, тянул за руки.
– Ну вставай, вставай же… Таня, Танюшечка, надо идти, – приговаривал он. – Вставай, вот так.
Танюше очень не хотелось выбираться. Она уже почти привыкла к белой мгле. Руки и ноги не слушались. Она пыталась объяснить, что побудет тут немножко, посидит, а потом пойдет… догонит. Однако то ли Ион ее не слышал, то ли он был такой жестокий, но он упрямо тянул ее за руку, заставляя подняться. Каким-то чудом на ней оказалась огромная пуховая куртка. Ион, стоя на коленях, застегивал замерзшую молнию. Потом он нагнулся, повозился у ее ног, и Танюша вдруг почувствовала свободу от лыж. На руках ее оказались чужие рукавицы поверх собственных. На них руки Иона навязывали темляки палок.
– Ну все, теперь иди. Аккуратненько, здесь камни. Я сзади.
Танюша послушно сделала шаг, потом другой, третий. Она шла, как механическая кукла из детства, которую завели и пустили по прямой. Если кукла встречала препятствия, она останавливалась, либо падала. Тогда Ион заботливо поднимал ее и заводил механизм снова. Вокруг по-прежнему была мгла, но кое-что изменилось: цепочка черных камней, висящая в пространстве, теперь уводила вниз. Ветер немного утих. «Перевал… Мы перевалили», – пронеслось в голове у Танюши. И сразу в ноги резанула острая боль – не тупая, как при замерзании, а другая. Эта боль означала, что кровь от движения снова проникла в онемевшие ткани. Танюша застонала, но не остановилась. Боль скакнула в руки, а потом палящими волнами побежала по коже.
– Ой, не могу… Больно.
– Это хорошо-хорошо, что больно. Это значит, кожа оттаивает. Ты иди, иди, дружочек. Иди, малышка.
Ион осторожно подтолкнул ее в плечо чем-то твердым, и она сообразила, что это лыжи. Танюша вспомнила, что идет без лыж и без рюкзака. Стало быть, то и другое тащит сзади Ион.