Музей обстоятельств - стр. 14
Власти можно понять, особенно после того, как появился другой Чкалов, совсем рядом, у входа в метро – бронзовый, «настоящий», победивший в конкурсе, согласно утвержденному Положению и торжественно открытый в присутствии официальных лиц. В виду того этот сугубо недопустим. Два Чкаловых – это абсурд! Но что делать, если к изящному творению скульптора Чаркина выходящие из метро так же относятся, как к предвыборной листовке, – то есть никак, есть он или нет его, а бетонного с крюком, торчащим из головы, почитают «своим» и по-своему любят.
Когда я заметил грузчику, обслуживающему пивные ларьки, что «скоро, наверное, уберут», он ответил: «Пусть только попробуют! Тут такое начнется…» И рассказал мне, как бабульки уже однажды отстояли Чкалова, когда «за ним приходили».
Курсанты Академии им. Можайского (кто ж как не они?) надели летные очки на бетонного Чкалова. Голова большая, очки едва прикрыли переносицу – чтобы удержать на носу, пришлось воспользоваться проволокой. Представляю, один встает на плечи другому – иначе не достать. Это тоже, своего рода, признание. Не глум. «Уважуха» того же порядка, что и фуражка на голове «екатерининского» Суворова от благодарных суворовцев в белую выпускную ночь или тельняшка на бронзовом Крузенштерне от курсантов Фрунзенки.
А вот чтобы такого внимания был удостоен тот, официально-правильный, бронзовый, у метро, – можно ли это представить?
Чкалов-на-трубе – поистине гений места. Пьющих и бездомных тянет к нему. Ничейная собака подойдет и уляжется рядом. Вечерами у трубы-постамента разыгрываются невероятные представления. Мало того, он еще и страж. Если бы не он, кто знает, какого рода уплотнительная застройка коснулась бы этого уголка?
Покажется невероятным, но первый же прохожий (гулял по Пионерской с собачкой), у которого я спросил, знает ли он что-нибудь о происхождении памятника, рассказал, что был сам моделью у скульптора. «Играем пацанами на площадке, он выйдет к нам: слушай, друг, помоги мне, попозируй немного, – ну, я постою в мастерской, он с меня пионера слепит (все пионеров лепил), потом конфет даст…»
Академия им. Можайского, это рядом. Старейший сотрудник Академии полковник в отставке Тимон Николаевич Федоров (отец писателя) называет по памяти имена заслуженных деятелей науки и техники, чьи бюсты он видел сам. Скульптора здесь почитали, как друга, он даже был оформлен кем-то вроде электрика. Во дворе Академии стоит его «Родина-мать».
А перед отъездом в Азербайджан он изготовил скульптуру Гейдара Алиева и послал ее самому. Наверное, получилось, потому что, говорят, многим показывал.