Муза для чудовища - стр. 66
– Тапофьки так тапофьки, – проворчала я и, понимая, что полученные вещи я со своими костылями буду до утра в комнату перетаскивать, посмотрела на Джеро.
Ар улыбался. Нет, судя по дрожащим губам, с трудом сдерживал смех.
– Что такое? – всполошилась я, а мужчина молча подхватил приготовленные Жанной Ивановной вещи (даже про бесполезные тапочки не забыл), кивнул комендантше и только после этого произнёс:
– Пойдём, провожу тебя до комнаты. И вещи помогу донести, и заодно с той самой свободной аритой, о которой я тебе говорил, познакомлю.
Я почувствовала, как у меня вытягивается лицо, и в который раз за утро едва не обзавелась ещё одним переломом, лишившись костылей.
– То есть бешеный хомячок – это и есть моя коллега по несчастью? – пробормотала я. – Вы что, издеваетесь?
Услышав мои слова, Иан замер и сначала удивлённо посмотрел на меня, а потом снова захохотал:
– Бешеный хомячок? Хм... Мне больше нравится прозвище Пятнадцать Дециметров Чистой Ярости, но Бешеный хомячок тоже очень хорошо. А когда вы успели познакомиться?
Мой выразительный взгляд Джеро лишь рассмешил. А смеялся он так весело, так заразительно, и так восхитительно обозначалась на щеке ямочка-шрам, что я... я зажмурилась и торопливо отвернула лицо. Что с тобой происходит, Агата? Иан Джеро даже не самый симпатичный мужчина в твоей жизни, так откуда эта реакция? Матерь Божья, да я так на представителей противоположного пола даже в подростковом возрасте не реагировала!!! Может, у меня рак мозга? Или щитовидной железы? Где-то я читала, кажется, что бунт эмоций и неожиданная реакция на обычные вещи – это первый звоночек к тому, чтобы провериться у врача...
Общежитие литераторов на «Олимпе» мало чем отличалось от множества других общежитий, которые мне посчастливилось посетить. Тусклые лампы в полутёмных коридорах, издающие это нагнетающее тоску жужжание, запах сгоревшей еды, половой тряпки и никотина, болотного цвета стены и серый каменный пол. На такие вещи не обращаешь внимания, когда ты студентка и только вырвалась из-под опёки двух старых дев. Хотя какое смирение! Когда мне удалось заполучить комнату в общежитии, мне казалось, что в мире нет ничего лучше этих окон со щелями толщиной в руку, общего душа и одного на пятьдесят комнат туалета. Всё это казалось такими мелочами, когда перед тобой открывается вся романтика студенчества.
С возрастом моё отношение к жизни несколько изменилось. Из-за тонких стен до меня долетали обрывки разговоров и смех. Чужие жизни, которые, если я буду плохо стараться, вполне возможно станут частью моей. Иан толкнул дверь комнаты 911, предварительно легонько стукнув, и на нас сразу же обрушился раздирающий душу стон Rammstein: