Мутанты - стр. 2
– Хенде хох! Аусвайс! Шнель, шнель!
Он еще с молодости такой озорной был, норовил при случае страху напустить, подшутить, разыграть. Потом вроде бы образумился, остепенился, но к старости опять, должно, стал в юный возраст впадать.
Елизавета Трофимовна не дрогнула, лишь притулилась к жердям ограды, чтоб отпыхаться. В другой-то раз и досталось бы деду, но воспоминания, пришедшие возле разрушенной землянки, неожиданным образом стушевали прежние обиды.
Степан Макарыч никогда особой внимательностью к своей постаревшей супруге не отличался и тут не сразу заметил, что она запалилась, отдышаться не может, бледная и прибежала из лесу без лукошка. А заметив, спросил снисходительно:
– Кто гнал-то эдак? Или напугалась чего?
– Тебе-то какая забота? – по-совиному напыжилась Елизавета Трофимовна, однако задираться ей в тот час не хотелось.
– Лица нет, трясешься…
А у бабки и в самом деле вдруг ноги подкосились, и она бочком сползла на траву.
– Ох, лихо мне, Кур, – только и простонала непроизвольно, да еще партизанским прозвищем назвала.
– Да что случилось-то? – обеспокоился Куров и даже засуетился. – Давай, подымайся!
Подхватил под мышки, приподнял, прислонил к забору и держит. От его этой участливости, а может, от недавних воспоминаний Сова и призналась:
– На вторую заставу по грибы ходила.
– Ого, ближний свет!
– Так сушмень стоит, пусто в лесу. А там по логу обабки да серушки попадают…
– И что?
– Отдохнуть присела, тут он и вылез из ельников…
– Кто – он?
– На козла похожий! И орет так же, будто просит чего. Баба, дай, говорит. Чего дай?
– Ага, а тебе будто дать нечего? – И ухмыльнулся, старый развратник.
– У вас, жовто-блакитников, одно на уме! Должно, леший был!
– Чего мелешь-то?
– Не знаю, как и назвать… Может, обезьяна, да ведь рыло, как у вепря, и вроде рога на макушке. Стоит на ногах, горбатый, лохматый, и рычит… Чуть только не схватил.
– Поблазнилось, поди-ка, – осторожно не поверил Степан Макарыч.
– Да вот как тебя видала! В елках сначала прятался, думала, козел. А вылез – страх божий И ощерился! Эй, ты пошто меня лапаешь-то?
Дед спохватился, отпустил Елизавету Трофимовну и огляделся, выдавая тем самым растерянность. Он знал свою бывшую супругу тыщу лет, еще с ее партизанских девичьих времен, и никогда подобных историй с ней не приключалось; напротив, Сову было трудно чем-либо испугать или взволновать даже в годах преклонных. В иной раз чудилось, она вовсе бессердечная и нервы у нее железные. Невзирая на возраст и в связи с отсутствием ветеринаров она до сей поры кастрировала всех поросят и бычков в районном селе Братково – как на российской, так и на украинской его сторонах. Причем, кажется, делала это с мстительным удовольствием…