Мурло - стр. 26
– Да ничего, – заулыбался Домрачёв. – Пока прогреется.
– Не в том дело, Степан, – сказал Гена, задрав верхнюю губу, и быстрым шагом пошёл к дому. – Кать! – кричал он на ходу. – Сколько ждать можно? Выходи давай! А Кать!
Катя просовывала ноги в сапоги и, хотя слышала кричавшего отца, ничего не отвечала. Он продолжал её звать, и заволновавшаяся Нина, глянув на мужа через косое окно в сенях, замахала ему руками и одними только губами беззвучно прокричала: – Идёт она! Чего разорался?
В точности понять, что прокричала жена, Гена не смог, однако посыл был ему ясен. Он отчего-то сильно волновался, а когда он волновался, то страдал не только сам. Волнение распространялось и на его близких. Махнув рукой на жену, он пошёл обратно к Домрачёву и недовольно доложил ему:
– Идёт она.
Только Гена сказал это, как из дома, держа в руках искусственные цветы, вышла Катя в длинной дублёнке с капюшоном. Подойдя по хрустящему снежку к отцу, она буркнула ему:
– Терпеливее надо быть.
Но он ничего не услышал из-за лаявшего пса.
Катя передала Домрачёву два выцветших бутона и сказала: – Поло́жите на могилку.
Кладбище располагалось в том сосновом бору, на который мечтательно смотрел Степан Фёдорович, когда курил. Ехали через центральную улицу. Дорогу ярко заливало низкое солнце. Его свет, отражённый от белого снега, больно бил по слезившимся глазам. Улица была пустой: машин не было, разве что несколько автомобилей, замурованных в снежный кокон, консервировались возле красивых заборов. У косых же заборов транспортных средств не было, если не считать за них ржавые ручные тачки. Домрачёв, упуская из вида эти невзрачные детали, любовался резными ставнями заснеженных домов. Он не видел в тяжеловесных деревянных нагромождениях никакой надобности, оттого они ему и нравились. Чем-то естественным или необходимым Домрачёв любоваться не мог. Он был из людей, считающих, что вещам не следует выполнять сразу две функции: эстетическую и практическую. Для него одна функция базово противоречила другой. Он не путал тёплое с мягким: даже дымок, клубившийся над грибовидными трубами, никак не трогал его разборчивое сердце.
Приехали. Впереди шла Катя. Домрачёв шёл за ней, неряшливо втыкая валенки в толщу рыхлого снега. Гена, замыкая цепочку, отставал: он вечно останавливался у разных памятников и задавался из раза в раз одним и тем же вопросом: «Уже, что ли? Когда это?» Степан Фёдорович настраивался на скорую встречу с потусторонним. Он не знал, как на неё отреагирует, и сильно волновался, однако не от этого незнания, а от другого: как реагировать до́лжно. Катя шмыгала носом и уверенно шла к могилке, сунув руки в карманы, и Домрачёв пристально на неё смотрел. Порой засмотревшись на область чуть ниже спины, он одёргивал себя, оборачивался к заброшенным крестам и памятникам и мял в руках искусственные цветы.