Муравьиный царь - стр. 4

– В позапрошлом меньше воды было. Каланча почти из воды торчала.

Я смотрю. Кажется, вижу.

– А если нырнуть, то хорошо видно.

– Я и так вижу.

Ничего не вижу. Только небо. Опускаюсь затылком на доску, солнце сквозь веки.

– А я нырну, – сообщает.

– Стой!

Быстро встаю и бросаюсь в воду.

Лед! Не брызги, а льдинки взлетают.

Ка-а-айф.

Но не ныряю. Зачем мне эта каланча?

Зачем мне затопленный город?

Зачем этот, со смешными щеками? Зачем?

– Гена!

Подгребает на лодке, помогает залезть.

Мокрые волосы ползут по мне как змеи.

Зубы тык-тык-тык. Гена мне бренди – «на», запасливый… Как белка… Б-б-белка… Чуть не откусываю горлышко, так стучат вот.

Отогреваюсь под его курткой.

– Возвращаемся. Может, сейчас там у тебя тонут, а мы тут…

Генка послушно гребет назад.

Кладет весла, поворачивается и целует.

Я не отталкиваю.

Скоро это все кончится.

Скоро у меня ничего не будет. Ничего, одна черная дверь.

«Папа, смотри, по мне мурашик ползет!»

Папа из-за газеты: «Убей».

Убивать совсем не хотелось. Хотелось, чтобы на него посмотрели. То есть на меня. Он же по мне ползет. Мамочка вылезла из воды: «Холодно сегодня». Вся в каплях и мурашках, и озером пахнет. Подошла к папе, легла рядом. Папа отложил газеты, подпер голову ладонью. Какой он красивый, когда газеты не читает.

«А где котлетки?» – спрашивает мамочка.

Папа мотнул головой в сторону кустов облепихи.

«Окунешься еще, Станиславыч?»

«Потом». – Папа погладил маму по мокрым волосам.

Когда мама их намочит, они вьются, как вьюнок.

Мама пошла в кусты доставать котлеты. Главное, чтобы не укололась!

На песке рядом след от ее купальника.

Я хотела рассказать ей про муравья, но он уполз. Всю себя обсмотрела, даже пятки проверила.

«Мам, котлету дай!» – спускается с валунов Лёник.

Ему одиннадцать лет, и он все время голодный. Вчера после зарядки он показывал бицепсы и заставлял трогать.

– Дожидаются вас!

Кто, где?

– В Храме воздуха. Приезжая.

Стою, в висках стучит. Что делать, поперлась в храм.

Здр-р-авствуйте, я ваша тетя! Сидит!

Сумку обхватила, волосы в пучок, очочки эти ее.

– Ты, Леночка, прости! Не выдержала я!

Ну, все. Раз «Леночка», значит, сейчас гадость какая-нибудь.

– Верни его мне!

Молчу. На пол смотрю.

– Ничего у меня, кроме него, нет! И если…

Срач в беседке. Вчера был пикник, бабы полночи песни орали, колбаса под скамейкой и огурец.

А наш монолог все длится.

Верни, верни. Его, его.

Слушаю, огурец пинаю.

Когда-то я это выдерживала. Почти полгода у нее жила, когда из дома ушла.

Нет, мы уже не плачем. И не рыдаем. Слезки вытерли, перешли к оплате за электричество.

– Ада Сергеевна!

Она не слышит, у нее еще трубы текут. Что? Да, о болезнях-то мы не поговорили! Теперь о болезнях. Болезни. Там, тут и поясничка на погодку.