Муравейник - стр. 1

отрывок 3. наши новости

* * *

Я не успела свернуть во двор, как соседская девчонка бросилась мне навстречу:

– Теть Тань, теть Тань…– крутилась ужом под ногами Анжелка. – Тетю Свету… Теть Свету сегодня выгнали. Вот, смотрите, смотрите.

Радостный восторженный тон, надо полагать, скорее от выпавшей удачи первой сообщить новость кому-то из взрослых, чем от самой новости. Да, хорошего тут мало.

–Я сама видела. Я тут была. Тут… – указывает Анжелка в сторону качелей. И сама едва не подпрыгивает от переполняющих ее эмоций. – Прямо с утра, теть Тань…

Утро – понятие растяжимое. Для Анжелки утро это когда нас всех давно след простыл. Ей теперь не надо подниматься ни свет ни заря и спешно собираться в садик. По той простой причине, что за Анжелкой приехала бабушка. Через неделю, ну, может, чуть больше, Анжелка поедет в деревню – об этом знают все.

Когда она вышла гулять? Наверное, часиков в десять – по ходу вычисляю я.

– Смотрите, смотрите, вот…

Прямо возле подъезда валяются тумбочки – вернее, то, что от них осталось. И мебелью это назвать язык не поворачивается. То есть когда-то скорбная кучка полированных ДСПэшек представляла собой две вполне приличные прикроватные тумбочки. С тех пор ручки-дверцы отвалились – может сами, а может, им помогли отвалиться, полировка вздулась матовыми пластинами на манер отслоившихся ногтей, следом скособочился каркас – но факт, что несчастные развалюхи знакомы мне давно – это явно из Светкиных апартаментов. Значит, Анжелка не врет. Вернее, не сочиняет.

– Тут даже книжки остались, теть Тань…

Истрепанные детские книжки – они Максимкины. Сам Максимка – пятилетний диковатый смугленький мальчик, Светкин сынок.

Она хоть документы догадалась взять? – я роюсь среди книжек. Попадаются какие-то бумажки, салфетки, конверты, но документов, слава богу, там нет. Наверное, взяла. Не совсем же она…

– А кого туда вселили, Анжел?

– Не знаю, теть Тань.

– А куда тетя Света пошла?

Я на всякий случай оглядываюсь по сторонам. Светке некуда идти. Это абсолютно точно. Быть может, она где-то здесь, недалеко. Не могла она взять и пойти, куда глаза глядят. Или могла? Но скамейки по периметру двора заняты совсем другими людьми. Ни светленькой женщины с раскосым взглядом, ни мальчика с заячьей губой.

– Не знаю, теть Тань. – грустнеют анжелкины глаза.

На миленькой бесхитростной мордашке написано – все что знала – рассказала.

– Это с четвертого подъезда туда въезжали, Тань. Мы их не знаем. – откликается соседка.

Она выруливает из-за угла с коляской. Поднатужась, преодолевает пандус. Я неожиданно легко распахиваю перед нею дверь. Пружина сорвана. Значит – таскали громоздкие вещи. А затем, как водится, лень было все вернуть в исходное положение. Она права – в нашем подъезде все друг друга знают. Выходит – нашлись желающие со стороны. Из тех, кто ни сном, ни духом. Никто из наших на это не пошел бы. Хотя, как знать…

– Мы как раз в поликлинику собирались… Крику было….

* * *

У Светки напрочь отсутствовала привычка смотреть в глазок прежде, чем открыть дверь.

– Тут чужие не ходят. – это недовольно бурчавшим соседям.

– И брать у меня нечего. – вдогонку и с вызовом им же.

Это была самая настоящая правда, одна только правда и ничего, кроме правды. В большой комнате – старая общежитская рухлядь. Так, необходимый минимум. Драгоценностей тоже никаких. И откуда им взяться? На работу Светка забила давно, а на детские пособия не вот разбежишься.

Итак, в дверь позвонили – она открыла. Двое плотных мужичков весьма решительного вида – только бритых затылков им не доставало, оттерли Светку в сторону, быстро миновали прихожую и очутились в большой Светкиной комнате.

– Эта комната 24 и 7 квадратных метра?

– Да… – слабо вякнула Светка.

– Вот ордер.

Ей ткнули в лицо какую-то зеленую бумажку.

– Твое все? – огляделись мужички – Освобождай помещение. Прямо сейчас.

– Мы тебе поможем.

Пока один из визитеров втолковывал оцепеневшей Светке создавшееся положение, другой подошел к кровати, где, затаив дыхание, глазел на происходящее мальчик. Подошел, потрепал испуганного Максимку по голове. Тепло так потрепал, нежно, по-отечески.