Муля, кого ты привез? (сборник) - стр. 12
Он говорил по-русски с французским акцентом. Было очевидно, что это француз с прекрасным знанием языка.
– Я ваш поклонник, – сказал Жан-Люк.
– Спасибо…
– Вы одна из самых ярких писателей своего поколения.
– Да ладно… – смутилась я.
– Нет, нет, поверьте. Вы сумели услышать месседж своего времени и передать его дальше. Я даже не знаю, как вам это удалось.
Я почти физически почувствовала, как вылезаю из-под пятки Бобович и расту, расту вверх. Жан-Люк вернул мне мой «идеал Я», мое попранное достоинство, и, более того, он меня возвысил. И я парю. И уже посматриваю на других сверху вниз, из-под облаков.
– Я предлагаю вам гонорар сорок тысяч франков, – произнес Жан-Люк.
Мои мозги закипели от счастья.
– А где вы раньше были? – удивилась я.
– Я выжидал. Я всегда так делаю. Выжидаю до последнего дня, а потом удваиваю гонорар.
– Но я завтра улетаю…
– Ваш самолет в четырнадцать часов. Я буду у вас в отеле в девять утра. Мы вместе позавтракаем и подпишем документы.
Сказка… Сон…
Жан-Люк явился ровно в девять утра.
Кровать в моем номере занимала четыре метра, а сам номер – пять метров.
Мы сели на кровать. Больше некуда.
Жан-Люк вытащил из папки документы, которые надо было подписать.
Я подложила под листки жесткую папку Жан-Люка. Подписала договор в двух экземплярах: один ему, другой мне.
История со счастливым концом.
Но ведь я могла согласиться на предложение Бобович и тогда не досталась бы Жан-Люку.
– Вы могли меня упустить, – сказала я.
– Да. Я рисковал. Но кто не рискует, тот не выигрывает. Я недавно перехватил у Бобович знаете кого?
– Откуда же я знаю? – Я вопросительно смотрела на Жан-Люка.
– Михаила Горбачева! – объявил он.
– Боже…
– Они с Бобович договорились на вторник на десять часов утра, а я приехал в восемь утра и удвоил цену, так что, когда Бобович притащилась в отель на своем драндулете, было поздно. Ее тогда чуть не выгнали с работы. Хозяин сказал: «Сосредоточьтесь на другом издательстве».
– Но не выгнали?
– Да. Хозяин дал ей шанс, но предупредил, что, если еще раз случится нечто похожее, она потеряет место. А потерять работу во Франции – не то что в России. У вас в России в советские времена не было такого классового расслоения. А в Париже… ты – как на корабле. Приходится менять палубу, спускаться ближе к трюму. Другое окружение, другая еда, полная потеря статуса. Некоторые стреляются.
Бедная Бобович. Ее сгубила жадность и глупость. Она во второй раз наступила на те же самые грабли.
Тем не менее я должна ей позвонить, поставить в известность. Попрощаться, по крайней мере.
– Вы не могли бы позвонить Бобович? – спросила я.