Мойры сплели свои нити - стр. 27
Гектор лаконично подытожил: «Понял».
И их переписка умолкла на сутки.
Из Наро-Фоминска Катя вернулась в десятом часу вечера. Во время нескончаемого совещания она отключила мобильный, как того требовала ведомственная инструкция. Но, включив телефон, не обнаружила сообщения от Гектора. Дома она приняла душ, поужинала холодным рисом с овощами и курицей и начала искать в шкафу черное льняное платье без рукавов с глухим воротом. Его она сочла уместным для похорон кашинского начальника полиции. Платье следовало отпарить. Катя возилась с отпаривателем. Время близилось к полуночи. И тут пришло сообщение от Гектора.
И продевши ремни, к колеснице его привязал, а главу волочиться оставил…
Тело, влачимое в прахе: безжалостно бурые кони полем его волокли…[3] Катя прочла послание и…
В тот самый миг ее посетила мысль: что-то случилось. Ему плохо.
Потому что он прислал ей строки из самой страшной для нее песни «Илиады» – их тайной общей книги судьбы. Строки сцены гибели.
Колесница, к которой Гектора привязали под стенами Трои.
Колесница, которую Катя еще в детстве хотела сжечь, разрушить. Жаждала переписать всю главу, чтобы Гектор, самый любимый ее герой «Илиады», остался жив в последнем бою.
Она набрала: «Гек, что с вами?»
Он прислал ей новое сообщение:
Долгая ночь… И заходят Плеяды. Я у порога брожу, вымокши весь под дождем.
Раненный жгучею страстью…[4]
За окном – никакого дождя (гроза разразилась лишь на следующий вечер). Душная августовская ночь, нагретый асфальт и пышущие жаром крыши домов. Автора строк Катя не знала – какой-то древний грек, поэт…
И тут раздался длинный настойчивый звонок в дверь ее квартиры.
Катя открыла и увидела Гектора. Он был совершенно пьян.
Правда, на ногах он держался крепко. Однако вид имел тот еще. Белая рубашка распахнута на груди. Скомканный галстук торчит из кармана брюк. Пиджак под мышкой. Рукава рубашки он засучил. И Катя увидела на сгибе его локтя бинт – у него брали кровь из вены.
– Гек! – Катя шагнула назад, впуская его. Он надвинулся, захлопнул дверь ногой, и прислонился к ней спиной. В серых глазах – отчаянное болезненное выражение. Почти что тьма.
– Гек, что случилось?
– Надрался я. – Он выпрямился, словно гордясь собой. – Водки выпил.
– Вижу. Но что произошло?
– Сорок восемь часов не виделись. И получаю ответ – и еще двадцать четыре подождешь, – он помотал головой. – У ней и бровь не шевельнулась, не сжала даже губ она… А я… хоть сдохни… Ну и надрался вдрабадан.
– И такой за рулем. – Катя смотрела на него. Она чувствовала, дело не только в их короткой разлуке. Не ребенок же он капризный. Дело в чем-то ином, более серьезном.