Моя жизнь и стремление. Автобиография - стр. 18
Независимо от того, брала ли она свои рассказы из Библии или из своего личного богатого сказочного мира, речь шла всегда о тесной связи Неба и Земли, о победе Добра над злом, об уповании, что все на земле – всего лишь притча, символ – потому что Источник всей Истины не в низшей, а только в Высшей жизни.
Я убежден, что она делала это не осознанно и не с ясным намерением; она не была достаточно проинформирована об этом, но это был врожденный дар, она была гением, а известно, что гений наверняка добьется того, что хочет, даже если не знает и не замечает.
Бабушка была бедной, необразованной женщиной, но, тем не менее, милостью Божией – поэтом и, следовательно, рассказчиком, создававшим персонажей из обилия рассказанного ею, живущими не только в сказках, но и в правде.
В моей памяти первой появляется не сказка Ситары, а сказка «о заблудшей и забытой человеческой душе».
Мне было так жаль ее, эту душу. Я плакал по ней своими слепыми, лишенными света детскими глазами. Для меня эта история была полностью правдой.
Но только спустя годы, когда я познакомился с жизнью и глубоко изучил внутреннее существо человека, я понял, какое знание человеческой души на самом деле было утеряно и забыто, и что вся наша психология не могла этого сделать, вернуть нам эти знания.
В детстве я сидел недвижимо и неподвижно в течение нескольких часов, глядя в темноту своих больных глаз, чтобы размышлять, куда делось потерянное и забытое. Я хотел и желал найти это.
Бабушка посадила меня к себе на колени, поцеловала в лоб и сказала: «Успокойся, мой мальчик! Не горюй о них! Я нашла их. Они там!»
«Где?» – спросил я.
«Здесь со мной», – ответила она. – «Ты и есть эта душа, именно ты!»
«Но я не заблудился», – вставил я.
«Конечно, заблудился. Тебя бросили в Ардистан, самый бедный и грязный. Но тебя найдут; потому что, даже если все, все забыли тебя, Бог не забыл тебя».
В то время я не понимал этого; я понял это позже, намного позже.
Фактически, в те дни раннего детства каждое живое существо было всего лишь душой, ни чем иным как душой.
Я ничего не видел.
Для меня не было ни форм, ни линий, ни цветов, ни мест, ни перемены мест.
Я мог чувствовать, слышать и обонять людей и предметы, но этого было недостаточно, чтобы увидеть все как есть, правдиво и ярко.
Я мог только представить это.
Я не знал, как будут выглядеть человек, собака или стол; я мог только мысленно составить образ, и этот образ был эмоциональным.
Когда что-нибудь говорили, я слышал не их тело, а их душу. Не внешность, а внутреннее приближалось ко мне. Для меня были только души, одни души.