Моя Ж в искусстве - стр. 3
Винокур по приколу обещал за Пал Палыча, он-то знал, что из своих он лучший.
Конкурс набирал обороты, продюсеру все нравилось, но не хватало традиционного секса для рейтинга: мужчины-артисты, как правило, с вокалистками не трахаются – трудно представить, чтобы клавишник или барабанщик завел шашни с солисткой, для этого первые номера – гримерши, костюмерши, а солистки – дурной тон, если не брать в расчет супружеские пары, работающие вместе, – тут любовь или общий бизнес, а для души лучше костюмерши из бывших поклонниц в мире нет.
Все пели хорошо, долго и красиво, сначала вышибли звезд ТВЦ, потом дециметровых и кабельных, потом жен и любовниц, вдогонку полетели в Волгоград рэпперы и рокеры. К финалу остался обычный набор любого праздничного концерта на главных каналах. Не обошлось без скандала: девочке из «Фабрики» одна законченная звезда подрезала бретельки на платье, и та оказалась голая в финале песни о девичьей гордости. Продюсер хлопал в ладоши от этого экспромта, отрепетированного со звездой.
У мужчин всех удивил Моисеев, спев с Образцовой арию из «Кармен» Бизе. То есть пела Образцова, а Боря так сыграл Хосе, что член встал даже у замминистра.
Ночью подвели итоги: победили «Билайн» и «Золотая чаша», а корона Фаберже осталась в Оружейной палате как национальное достояние.
По юмору без неожиданностей победило Управление делами.
Бабкин
Певец Бабкин был в первой двадцатке уже десять лет. Начинал он неплохо, на конкурсе в Ялте получил премию за песню, которую изящно украл у европейской звезды, слегка изменив припев.
Пышные волосы на всем теле привлекали толпы малолетних фанаток и теток восковой спелости.
Он выделялся на эстраде лишь тем, что мог спеть своим голосом и имел минимальное музыкальное образование (умел в отличие от других, поющих под магнитофон, а иногда и под чужую фонограмму, сыграть на балалайке «Светит месяц»).
Дела его шли хорошо: много концертов, много денег, но хотелось европейской славы Э. Джона и Робби Уильямса, хотелось так, что сводило яйца от зависти, и успех на родине лишь распалял эту страсть.
Он работал, сутками сидел в студии, многократно прослушивал песни великих исполнителей и не понимал секрета: простенькая мелодия из семи нот у них звучала, как симфония, а его выступления с симфоническим оркестром и многоногим балетом выглядели, как жопкин хор в Карнеги-Холл.
Все у него было, как у больших: лимузин длиннее, чем у Джексона, костюмов немерено, личный «фалькон», охрана из ветеранов подразделения «морские котики» и целая свора стилистов, визажистов, пресс-агентов и прочей шушеры, окружающей артиста, поющей ему, что он гений. Он не обольщался, зная цену этой гусенице-многоножке, переползающей от артиста к артисту, со съеденного дерева на зеленое и плодоносящее.