Моя темная королева - стр. 8
– А бургомистр хитер. Мужики меня прогнать не смогли, так он бабу послал. Ведь вашему племени жалость и милосердие неведомы.
– Я сама по себе, – отвечаю я наконец и начинаю осторожно спускаться.
Под сапогами трещат мелкие камешки, прогибаются железные прутья. Кайо трепыхается с удвоенной силой, и я вздрагиваю и едва не падаю, когда шеи касается его холодный клюв.
Останавливаюсь и, опершись спиной на ту самую глыбу, развязываю узел на горловине мешка, который неугомонный друг и так ослабил. Да, в провалах стен все еще виднеется алое зарево на горизонте, но прямых лучей уже можно не бояться, и освобожденный Кайо черной тенью взмывает ввысь.
– Птица, – настораживается олвитанец, вслушиваясь в хлопанье крыльев, и безошибочно провожает его полет поворотом головы.
Заложив над нами пару кругов, Кайо довольно ухает и усаживается на спинку трона.
– Нормальное зверье обходит это место стороной, – продолжает олвитанец и делает неожиданный вывод: – Ведьма.
Что ж, выбирая между пастырями и ведьмами, я бы тоже приписала себя ко вторым. Но ему-то с чего так думать, да еще и улыбаться при этом столь радостно, будто у каждой ведьмы при себе по сундуку с сокровищами?
Я молчу и по широкой дуге приближаюсь к трону. Кайо заинтересованно вертит головой и шумно перебирает лапами; олвитанец медленно встает, опираясь на чуть искривленную палку. Слишком тонкую и иссохшую на вид, чтобы выдерживать его немалый вес, и все же хруста ломающегося дерева я не слышу.
– Не отрицаешь, Ведьма, – продолжает улыбаться он.
На миг забыв, что он незряч, я пожимаю плечами, но тут же спохватываюсь:
– Называй как хочешь.
Три слова кажутся почти непозволительно длинной тирадой. И не то чтобы мне стоит бояться выдать себя голосом – даже если у олвитанца тоже нет проблем с памятью, ему попросту нечего вспоминать. Тогда, три года назад, в миг твоего триумфа, я не проронила ни звука. И все же теперь ловлю себя на том, что стараюсь говорить ниже, глуше.
– Ведьма, – повторяет олвитанец, словно пытается убедить самого себя.
– Ага, – чуть слышно соглашаюсь я.
В конце концов, мама была ведьмой. И бабушка. Даже приятно в кои-то веки ощутить себя частью семейного наследия.
На олвитанца я больше не смотрю. Не узнал он меня и не узнает – куда ему без глаз. А с чего так обрадовался встрече с ведьмой – не мое дело. Мне попросту все равно. Взгляд уже прикован к спинке трона, больше похожей на горную гряду, где каждый пик вместо снежной шапки укрывает россыпь драгоценных камней. Они переливаются в нарастающих сумерках, будто светятся изнутри. Не удержавшись, я протягиваю руку к самому крупному изумруду – и под моими пальцами он словно разгорается еще сильнее. Этот свет моментально просачивается под кожу, согревает кости.