Моя строгая Госпожа - стр. 2

Лорида был красив и прекрасно знал это, поэтому он разрывался между двумя желаниями. С одной стороны, ночь с Царицами, если бы они его выбрали, была пределом его запретных мечтаний, которые он боялся произносить даже в своей голове. Но, с другой стороны, он был одним из числа немногих, кто знал о судьбе несчастного Георгиса, последнего постельничего Цариц. Георгис выделялся среди других слуг своей мужественной, но при этом нежной красотой, и когда Царицы выбрали его, каждый желал бы быть на его месте. Но через короткое время Лорида заметил, что Георгис с каждым днем словно старится на несколько лет, за неделю его будто выпили, как паук высасывает мушку, и теперь он выглядел, словно был болен смертельной болезнью. А еще через несколько дней, во время утренней смены, охрана дворца вышвырнула в море сверток в белой простыне. Сверток был слишком маленький, чтобы вместить труп взрослого мужчины, но все же Лорида был уверен, что это было все, что осталось от бедного Георгиса. От этих мыслей по его спине взбирался холодок, но в конечном итоге похоть и преклонение перед Царицами перекрывали все остальное.

При воспоминании о Царицах Лориду снова захлестнула жаркая волна того мучительного странного чувства, которое преследовало его как приступы малярии, начиная с той самой ночи, когда он впервые оказался на острове. Он почувствовал очень сильную, почти болезненную эрекцию и одновременно с ней острое чувство стыда.

Лорида почти до крови закусил губу, чтобы привести себя в ясное сознание. Нет! Он не имел права думать о них! Он – ничтожество! Он просто Лорида – щепка, никчемный мусор! Внезапно едва слышный звук, раздавшийся за спиной, заставил его замереть. Чьи-то осторожные шаги?

Охранник мгновенно, словно спущенная пружина, развернулся на сто восемьдесят градусов, одновременно поднимая оружие, палец побелел на спусковом крючке, глаза сузились в две щелки… Никого. Только несколько камешков осыпаются по склону. Лорида выдохнул и медленно опустил винтовку. Нервы ни к черту. Этой ночью он опять плохо спал, снова терзали сны, сны, которые он не помнил, пробудившись, которые он запрещал себе вспоминать. Это были сны, наполненные обжигающими прикосновениями тел, мучительными ласками, опьяняющей близостью наслаждения, но каждый раз эти мечты превращались в кошмар. Каждый раз, под издевательский женский смех, он оставался один, жалкий и униженный, и просыпался в слезах на своей узкой солдатской койке от собственного крика.

Рация вывела его из раздумий, нетерпеливо зажужжав, словно огромное насекомое: