Моя школьная девочка - стр. 37
Всхлипываю, когда его рука пролазит через вырез на спине платья и касается поврежденной пальмой кожи.
– Что?
Он моментально вытаскивает ладонь, на которой виднеются следы крови. Этот разговор стоил мне разодранной спины.
– Какого?
Романов замирает буквально на пару секунд, рассматривая окрашенные пальцы, а затем вскакивает, аккуратно поднимая меня. Не успеваю понять, как оказываюсь к нему спиной, а он, убирая мои волосы, разглядывает спину в вырезе платья.
– Вот же черт! Пошли!
Тянет меня к стеклянному дому, и я иду за ним без малейшей капли сомнений.
***
Она сведет меня с ума! И не в том смысле, что я сражен ее красотой, хотя это первое, что бросилось в глаза при знакомстве. Ее нытье выбивает меня из колеи. Ненавижу все эти плаксиво-сопливые изливания души и невнятное бормотанье.
Посмотреть в глаза, обсудить проблему, найти решение – вот мой девиз. А не эта тактика затягивающего отступления. Кроме того, что еще обсуждать? Все давно решено. Мы не раз говорили об этом. Я не настаивал на том, чтобы она училась в Москве, но мое сердце чуть не разорвалось от счастья, когда она приняла это решение.
Что я могу предложить ей? Я собираюсь в армию, и не хочу прибегать к помощи отца или дяди Руса. Пойду служить туда, куда закинут. В этом для меня смысл – проверить себя. На что я способен?
Черт, как же все сложно!
Не понимал раньше, как тяжело будет уехать от нее. Когда Орловская заныла, я явно представил ее одну в Москве. Вот как она будет жить там без меня? Если к ней пристанет какой-нибудь козел? Взбесился от одной мысли об этом. И из-за того, что я не умею держать себя в руках, Тина теперь лежит на животе, а я обрабатываю мелкие ссадины на ее спине.
На спине, мать ее! Я впал в ступор на пару секунд и не мог пошевелить ни одной частью тела, когда снял с нее платье и увидел покрасневшую спину. Это слишком напомнило мне другую картину моей жизни.
Как я мог так сильно прижать ее к этой чертовой пальме? Как мог так разозлиться, чтобы не оценить ситуацию? Хорошо, что это всего лишь ссадины. Они быстро заживут и не оставят следов. Но думать о том, что причинил ей физическую боль невыносимо.
– Как ты?
– Юр, да мне не больно даже.
Вполне вероятно, что она не врет, так как ни разу не поморщилась и не закричала, пока я обрабатывал ранки. Но это не уменьшает чувство вины.
– Я не хотел, чтобы так вышло, – выдавить "извини" не получилось.
– Это даже хорошо, что так вышло. Зато теперь больше не злишься.
Нет, я злюсь… но я больше не могу причинить ей боль.
Наклеиваю два больших квадратных пластыря на спину Орловской, закрывая ими все мелкие порезы. Девчонка хочет перевернуться, но я не даю "Полежи пока так, надо, чтобы пластырь хорошо прилип". На самом деле я не хочу видеть ее лица, не хочу смотреть в ее глаза. Все происходит слишком рано, слишком быстро и я слишком виноват перед ней.