Размер шрифта
-
+

Моя революция. События 1917 года глазами русского офицера, художника, студентки, писателя, историка, сельской учительницы, служащего пароходства, революционера - стр. 68

Около 4-х ч. вышли снова <…>. Неоднократно видели проезжающий с треском разукрашенный грузовик, на котором восседали какие-то оперные малороссы, какие-то кормилицы… Мы прямо прошли к дворцу Кшесинской, но были снова разочарованы, ибо никто никаких речей уже не держал и толпа вокруг него была редкая. Пришлось удовольствоваться прислушиванием к разным группам. Особенно увлекались речами какого-то рабочего-латыша, который растолковывал любознательному солдату, в чем суть про Ленина, войну, мир, про большевиков, и в то же время парировал вставкам трех интеллигентов – одного студента, одного господина в мерлушковой шапке, заявившего, что он эсдек[135] и украинец, и одного явно, несмотря на штатский костюм, полицейского, также заверявшего, что он эсдек «с самых 1870-х годов». И в этом, и в целом ряде других подобных примеров приходится поражаться ясностью мысли, планомерностью доказательной системы, а главное, той корректностью, с которой спорщикам из народа удавалось отстаивать свои позиции. На Марсовом поле ряд митингов (с кучками публики в 200–300 человек вокруг каждого оркестра) и десятки маленьких спорящих кружков. Основная тема: Ленин. В большинстве случаев происходит его защита от обвинений в подкупе Вильгельмом>122, но с оттенками, что с ним-де мы все же не согласны до конца. Толковую по форме, но кисловатую по тону речь говорил один студент – о необходимости заставить немцев свергнуть Вильгельма перед тем, как вступить с нами в переговоры.

Эта переходная формула с уступкой обывательскому чувству возмездия – са мая сейчас распространенная среди политиков улицы. Особенно показательную речь слышал я, отставши от других, один, на Дворцовой площади.

Тут уже юноша в военной форме призывал к братанию с немцами и горячо защищал немецких социев от обвинения в убежденном служении империалистической политике. Быть может, во всем этом много слишком большой доверчивости и простоты. Зато омерзительны все выпады буржуев разных толков. Омерзителен самый тон этих выпадов, напоминающий ярость балованных собачонок, хватающих за икры гостей. Гнуснейший огонек паники в глазах, пена бешенства у рта, и при этом, разумеется, всякие громкие фразы и непременно призывы к расправе. Всего отвратительнее были речи какой-то старухи-лавочницы в шерстяном платье и бархатном пальто в группе, столпившейся у Адмиралтейства. Тут уж прямо слова вроде: «Таких людей (намекая на оттесненного с напором оппонента-рабочего) надо прямо уничтожать». Увы, я остаюсь во всех подобных случаях нем. На Марсовом поле попробовал было поддержать рабочего от довольно лукавых инсинуаций какого-то почтенного вида интеллигента (нечто вроде чиновника банка), но сразу же замолк просто потому, что мне кажется, будто мой «ультрабуржуазный» вид и разговор должны вызывать скорее гадкое впечатление. Да и теряешься сразу вследствие отсутствия памяти на точные ссылки и факты, которыми теперь только и принято козырять. Впрочем, все это не имеет большого значения, ибо в воздухе чувствуется, что дело мира продвигается гигантскими шагами (ему же в сильной степени должны послужить вышедшие сегодня статьи «Новой жизни»

Страница 68