Моя, но чужая - стр. 30

Давно надо забыть тот ужас, но не получается. Не знаю, как бы я справилась со всем этим, если бы не Аркадий. Он всегда был и остается моей поддержкой и опорой. И ему плевать на мои диагнозы, просто любит меня, невзирая ни на что.

Залпом допиваю воду и иду к себе в кабинет.

— Ольга Михайловна, — окликает меня Наталья. Морщусь от новой волны боли, но все же останавливаюсь и жду, когда завуч меня догонит.

— Вы что-то хотели? — Вокруг очень многолюдно и шумно, приходиться повышать голос.

— Все нормально? — Она озабоченно вглядывается в мое лицо. — Вы какая-то бледная.

— Голова болит.

— Так отпроситесь домой.

Ну уж нет. Лучше сдохну, чем пойду к Леденеву на поклон. Ни за что.

— Два урока всего осталось, — небрежно отмахиваюсь. — Вы-то чего хотели?

Наталья отводит меня в сторону и вкратце рассказывает план по помощи Елене.

— Ты думаешь, это поможет? — скептически изгибаю бровь.

— Не помешает точно.

— А Леденев в курсе? — с сомнением уточняю я. Этот сатрап может все испортить.

— Так это его идея.

— Да? — удивленно округляю глаза. — С чего бы вдруг?

— Оль, ты слишком строга к нему, — смеется Наталья и несильно сжимает мое плечо.

— Время покажет, — недовольно закатываю глаза. Не верю я в благородные порывы этого человека. Не вызывает он доверия. Наверняка какой-то шкурный интерес. По-другому и быть не может.

— Ты поговоришь со своими?

— Конечно.

Звонок, словно сверло, врывается в сознание, заставляя поморщиться от боли. Обмениваемся с Натальей несколькими фразами и расходимся по своим делам.

Стоя перед классом, пытаюсь усмирить волну нервозности, исходящую от 11 «Б». На этой неделе мои ребята особенно шумны. Держа учебник, начинаю рассказ о великой российской революции, пытаясь заинтересовать их этой темой. А разговор про Елену Борисовну решаю оставить на конец урока.

Этот кабинет всегда был моей крепостью, местом, где я чувствовала себя уверенно. Но когда дверь распахивается и на пороге появляется Александр, мир начинает казаться мне не таким уж привычным. Каждый ученик оборачивается, а я… я теряю нить мыслей. Серьезно, Ольга? Сейчас? При всех?

— Итак, ребята, революция началась в тысяча девятьсот… — начинаю я, пытаясь сосредоточиться, но запинаюсь. Внезапно осознаю, что не помню. Память будто стерли ластиком. Секунду назад знала материал, а сейчас в голове ни одной мысли, лишь гулкие удары сердца.

Александр, поддерживая дверь, наблюдает за мной. Он явно пришел не просто так.

— В 1917 году, — говорит он с легкой усмешкой и с вызовом смотрит в глаза, — Октябрьская революция.

На мгновение мне кажется, что я ослышалась. Но нет, он действительно поправил меня. Перед всем классом! Чувствую, как лицо вспыхивает от негодования.