Моя малышка - стр. 3
Мужчины, в морозные январские дни сидящие прямо на тротуаре, привалившись к стенам чикагских небоскребов. Несмотря на неудобные позы, они крепко спят, прислонив к себе картонные таблички: «Помогите ради бога. Нет денег на еду».
Дома, в которых живут нищие, находятся в ужасающем состоянии, и расположены они в опасных, криминальных районах. В лучшем случае эти люди отказывают себе в продуктах, в худшем – голодают. Они вынуждены обходиться без элементарной медицинской помощи, даже прививки для них – непозволительная роскошь. Их дети учатся в школах, не получающих надлежащего финансирования. Большинство ребят в таких учреждениях трудные, с серьезными проблемами в поведении, здесь процветает насилие. А еще такие дети, по статистике, очень рано начинают сексуальную жизнь, и таким образом процент населения, живущего в нищете, неуклонно пополняется. Девочки-подростки рожают слабых младенцев со слишком низким весом, которые не получают ни медицинской помощи, ни прививок. Дети болеют и голодают.
Больше всего нищих среди чернокожих и латиноамериканцев, однако от этой беды не защищен никто, включая белую девушку с младенцем. Все эти соображения вихрем проносятся в голове. Решаю, как поступить. Подойти к девушке? Сесть в поезд? Подойти… сесть… подойти…
Но тут, к моему удивлению, девушка заходит в вагон. Успевает проскользнуть внутрь за несколько секунд до того, как раздается сигнал, предупреждающий, что двери вот-вот закроются. Я спешу следом, гадая, куда мы едем – девушка, ребенок и я.
Вагон переполнен. Какой-то мужчина любезно уступает свое место девушке. Та молча опускается на металлическое сиденье рядом с человеком в строгом деловом костюме и длинном черном пальто. Тот косится на младенца, будто перед ним марсианин. По дороге на работу каждый занят своим делом. Одни разговаривают по мобильным телефонам, достают ноутбуки и прочие гаджеты. Другие читают книги, газеты или рабочие бумаги. Третьи потягивают кофе и смотрят в окно на пасмурный горизонт, но в такую погоду трудно что-то разглядеть. Девушка осторожно достает ребенка из рюкзака-кенгуру и разворачивает розовое шерстяное одеяльце. Как ни удивительно, под ним младенец остался сухим. Поезд между тем подъезжает к станции Армитедж. Проносимся так близко к кирпичным зданиям и домам на три-четыре квартиры, что, должно быть, у жильцов в кухонных шкафах подскакивает посуда, а грохот заглушает телевизор. И так каждые несколько минут, весь день до поздней ночи. Оставляем позади Линкольн-Парк и направляемся в Старый город. За время пути ребенок успокаивается. К явному облегчению других пассажиров, пронзительный плач сменяется тихим хныканьем.